— Да, пожалуй, не надо… — начал Павел.
Савостьянов промолчал, но, глядя на Таню, можно было догадаться, что он смотрит на нее. Что-то девчоночье, прелестное и неловкое вдруг зазвучало в ее движениях, в ее голосе.
Она доставала рюмки, тарелки, расставляла на столе, старательно не поднимая глаз, а Савостьянов, видимо, продолжал смотреть на нее — и жаркий румянец вдруг ударил сквозь смуглость ее кожи.
— Тань, ты знаешь, какую ужасную новость нам Паша рассказал? Ксану убили. Ну Ксану же! Мартынову! У меня в политехе была.
Она, выпрямившись, смотрела на мужа, но смысл слов с трудом доходил до нее, это было заметно. Не тем она была сейчас взволнована.
«Да, Андрей Тимофеевич, — подумал Павел, — подслеповат ты несколько. У них, я думаю, роман созревает, и не сегодня начавшийся».
— Ксана? — вспомнила наконец она. — Эта девочка? Какой ужас. Это правда, Павлуша?
Павел пожал плечами.
— Какой ужас! — повторила она, уходя на кухню.
* * *
— А не вредно ли? — спросил Павел, кивая на свою рюмку. — Для моего катара?
— В меру. Все болезни начинаются от нарушения меры, — с готовностью, словно ожидая вопроса, ответил Савостьянов. — Кроме того, без серьезных анализов ничего нельзя сказать определенно. То, что я сказал — сугубо личное и сугубо предварительное суждение. Конечно, какая-то дисфункция, несомненно, есть, но это даже может и не быть катаром. Так что не волнуйтесь прежде времени!
— Я, между прочим, в отца — мнительный. Вот вы мне сказали, что, может быть, даже ничего и нет — и я совсем не чувствую ничего.
— Вот это зря. И разве на вашей работе можно быть мнительным? Возомните кого-то преступником, попробуй, докажи он потом, что, как говорится, не верблюд.
— Это всегда доказывается.
— Иногда — с запозданием. Лет, скажем, на двадцать.
— Сейчас другие времена.
— Да, времена другие. Люди те же.
— Нет. И люди другие. Честный человек нынче, даже вовлеченный в следствие, может быть спокоен. И — не волноваться.
Случайно вырвалась эта интонация: «И — не волноваться. (Как вы, например, сейчас.)»
Тот даже несколько отпрянул. Помедлил, глядя на рюмку в руке:
— Ну что ж! Давайте выпьем за принципиально новые времена!
Выпили. Павел заметил вдруг, что Савостьянов, не скрываясь, следит за тем, как он пьет.
— А сейчас? — спросил доктор. — Когда выпили, никаких посторонних ощущений не чувствуете?
Павел прислушался.
— Вроде бы вот здесь… немного…
— Ну, ничего, ничего… Завтра время будет — заходите ко мне. Железнодорожная больница, двадцатый кабинет, второй этаж. Лучше где-нибудь после обеда, около трех.
