– Да я ничё… чё-то так просто, – говорит Коля. – Может, весна, дак оно это…
– И витаминов не хватат… Пока каки тут витамины? Им не пора.
– До черемши-то доживём.
– Может, и доживём, Бог даст… Отцу-то сколько уже будет?
– Десять.
– А он какого умер, в августе?
– Двадцать второго.
– Двадцать четвёртого похоронили, значит. Забываю. Время идёт, – горько вздыхая, говорит Галина Харитоновна. – Стоит лишь помереть… Чё-то весь день сегодня из ума он не выходит, твой отец. Вся наша жизнь перед глазами. Всякое было. И худое, и доброе. Жили и не́ жили. Как день один, одно мгновенне. Уже и май не за горами, праздник Победы.
Ещё и солнце высоко, и луна показалась над Камнем. Белые пятна вперемешку с голубыми и в белом ободе на голубом – её не сразу и заметишь.
– Она растёт или пошла на месяц? – спрашивает Галина Харитоновна. При дальнозоркости-то разглядела.
– Растёт, – говорит Коля.
– Да, полнолунне же. В календаре-то обозначено. Смотрела. Точно. Дня через три или четыре… Там, за луной, – говорит Галина Харитоновна, – горный Ерусалим… Мама всегда так говорила наша, твоя бабушка.
– У-у, – подтверждает Коля, что услышал.
– Господи, помяни в Царствии Твоём душу рабы Твоей Фёклы. Очень хорошая была. Пожить подольше не пришлось вот, – говорит Галина Харитоновна, перекрестившись. И говорит: – Помню, попросила я его, отца-то твоего, убить кота, такой был пакостный котишко, вредный, сладу с ним никакого прямо не было. Чуть прозевал, он на столе. Пока он тут, не отлучайся. Не уследишь, как и сворует. Да ты его, поди, и помнишь. Косматый, серый, – говорит Галина Харитоновна. – Мохнашкой звали.
– Помню, – говорит Коля.
– Поймал его отец, посадил в мешок, понёс в болото, куда ходил ты, тут, поблизосте. Вернулся. С пустым мешком. «Убил?» – спрашиваю. «Убил», – отвечает. Ну ладно. А потом пошла куда-то, вижу, бредёт к дому, в гору-то вот, Мохнашка наш, живой-здоровый, но тока тошшый… Где его носило?
– Исчез потом.
– Собаки разорвали.
– Я тогда в армии служил.
– Как раз в то время… Убить их, кошек, трудно очень. Они живучие, как совесть. Да пришибить отец его и не пытался, а так в болоте отпустил. Пусть, мол, идёт на все четыре стороны. Ну, кот и выбрал… Куда ж ишшо, домой, конечно. Ему одна тут сторона. Кто бы зимой-то стал его кормить? Кому нужён он? Был бы путний.
– И фронтовик вот, ну а это…
– Не мог.
– Рука не поднималась.
– Нет, – говорит Галина Харитоновна. – Не поднималась. Нам и скотину Фанчик забивал всё больше. Знашь же.
