— Зайдемте к нам, — не обращая внимания на меня, говорили они.
— Брат только что приехал, — сказала Зоя.
— Иван Тимофеевич, мы будем так рады, зайдемте к нам, хотя бы на час, — и брата начали уговаривать отправиться к ним на дачу, — это совсем недалеко. Ведь сколько раз вы обещали приехать, — обращаясь к сестре, — а потом мы отправимся вместе с вами, куда вы хотите.
Зоя с Кирой остались, а я уже побежал вниз, где на скамейке сидел лодочник и у будки лежали разноцветные весла, и слышал, что брат спускается вслед за мной. Почти все лодки были в разгоне, оставалась только одна большая, с широкими бортами и истертыми до блеска железными уключинами. Конопатый лодочник вручил мне весла и, когда брат дал ему задаток, отстегнул цепь, и она, загремев, посыпалась в лодку. Я по-матросски закричал:
— Готово.
И сестра с Кирой уже спускались к нам, к радости моей и к досаде величайшей гимназистов. Когда сели Кира с сестрой и брат занял место на корме у руля, я хотел побыстрее вложить весла в уключины, но два гимназиста, оставив свои велосипеды у пристани, сбежали вниз:
— Куда же вы? — спрашивал один из них.
— Федя, куда вы? — спросил один из них даже меня.
Забренчала брошенная на дно цепь, и я даже буркнул, а не ответил:
— Далеко.
— Куда вы? — спросил уже не меня, а Зою толстый гимназист.
— Ох, далеко, — смеясь, отвечала она.
— Но когда же вы заглянете к нам?
— Возможно, на обратном пути.
Мне было досадно, что она это сказала.
— Напрасно ты ему обещала.
— Что обещала?
— Мы, мол, вернемся. Будут ждать, и этим мы свяжем себя.
— Подумаешь, какая беда. Ах, отстань.
Брат помог Кире, я хотел разобрать весла и уже сел, но Зоя заявила:
— Нет, грести будем мы. Федя, пусти. Мы сядем с Кирой.
Я растерялся.
— Зоя, но ведь ты грести не умеешь.
— Отстань. Мы сядем с Кирой.
— Что с тобой стало. Вот видишь, — сказал я брату.
Да еще при чужих. Мне не хотелось второго весла отдавать, но уже первым Зойка завладела, и это было так обидно, — а главное, при брате и при чужих, и я смотрел то на Зою, то на брата, а брат последний шагнул в лодку, в корму. По глазам брата я видел, что он меня понимает. И он, улыбаясь, мне сказал, как взрослому:
— Федя, уступи.
Я, обиженно и сердито посмотрев на Зою, уступил и отдал весло.
— Ага, отставили, — сказал тут про меня этот толстый гимназист-футболист, которого я на всю жизнь после того возненавидел.
Я растерянно отдал весла и подумал: вот она дружба, мне до слез было досадно, Кира-то, Кира, нет, видно, прав Шурка, что не так давно на Степановом лужку, раздеваясь, говорил мне:
