| Вы очень добры, это сразу видно, но почему вы избрали именно меня объектом своего милосердия? |
| I sat up stiff and straight in my seat and with all the poor pomposity of youth. | Я сидела неестественно прямо, словно застыв на месте, жалко пыжась, как это бывает лишь в юности. |
| 'I ask you,' he said gravely, 'because you are not dressed in black satin, with a string of pearls, nor are you thirty-six.' | - Я приглашаю вас, - сказал он серьезно, - потому что вы не носите черного атласного платья и жемчужного ожерелья и вам нет тридцати шести лет. |
| His face was without expression, I could not tell whether he laughed inwardly or not. | Лицо его было непроницаемо, я не знала, смеется он про себя или нет. |
| 'It's all very well,' I said; 'you know everything there is to know about me. | - Все это прекрасно, - сказала я, - вам известно обо мне все, что может быть известно. |
| There's not much, I admit, because I have not been alive for very long, and nothing much has happened to me, except people dying, but you - I know nothing more about you than I did the first day we met.' | Это не очень много, не спорю, потому что я не так долго живу на свете, и в моей жизни не было особых событий, только две смерти, но о вас... о вас я знаю сейчас не больше, чем знала в тот первый день, когда мы встретились. |
| ' And what did you know then?' he asked. | - И что вы знали тогда? - спросил он. |
| 'Why, that you lived at Manderley and - and that you had lost your wife.' | - Ну, что вы живете в Мэндерли и... и что у вас умерла жена. |
| There, I had said it at last, the word that had hovered on my tongue for days. | Ну вот, наконец, я произнесла его, это слово, которое уже столько дней вертелось у меня на языке. |
| Your wife. | "Жена". |
| It came out with ease, without reluctance, as though the mere mention of her must be the most casual thing in all the world. | Оно выговорилось так легко, без всякого затруднения, словно ничего не могло быть естественней, чем упомянуть о ней. |
| Your wife. | "Жена". |
| The word lingered in the air once I had uttered it, dancing before me, and because he received it silently, making no comment, the word magnified itself into something heinous and appalling, a forbidden word, unnatural to the tongue. | Слово задержалось, повисло в воздухе, заплясало передо мной, не успела я его произнести, и, так как он ничего не сказал, никак на него не отозвался, оно разрослось до чудовищных, отвратительных размеров, запретное слово, противоестественное на моих губах. |
