Лишь на улице, куда я вышел, держа в руке пластиковую сумку с мясными деликатесами и пакетами молока, мною овладело странное чувство — будто меня только что физически унизили. Да, так и было: меня насиловали и истязали в общественном месте, а никто из окружающих не вмешался. Я чувствовал, как колотится сердце — но ниже, чем обычно, словно у него не было сил оставаться на положенном месте и оно искало поддержки у других органов, расположенных под ним.
Между тем я придумал целую серию остроумных ответов, которые Эрику Менкену не удалось бы парировать. Если ты еще хоть раз приблизишься к моей жене, я оторву тебе башку. Я изобью тебя до полусмерти, и ты, мерзавец, сможешь есть только козий сыр. Ты думаешь, что много собой представляешь, ты, со своими идиотскими вопросиками и подмигиваниями, но, вообще-то, ты — пустое место. Если тебе прострелят голову, на телевидении сразу найдут другого, и он займется идиотскими вещами, которые делаешь ты…
Произнося про себя последнюю фразу, я вообразил перед собой Эрика Менкена в припаркованном у тротуара «лендровере»: я хлопаю его по плечу, он удивленно оглядывается, я в упор стреляю ему в голову, кровь и мозги шмякаются на окошко с пассажирской стороны. Hasta la vista, baby![45]
Я почувствовал, как ко мне медленно возвращается спокойствие, пока я, кадр за кадром, перематываю изображения с разлетающейся головой телевизионной знаменитости и снова пересматриваю их — но теперь они уже сняты под другим углом.
Дойдя до своего квартала, я увидел крашеную блондинку в кожаном плаще, которая выгуливала в сквере своих микроскопических собачек, похожих на мохнатых креветок. Некогда, в далеком прошлом, я вежливо спрашивал эту женщину, могут ли ее любимцы какать не в траву, а, как во всех цивилизованных странах, в канализацию, или нельзя ли, ради приличия, хотя бы убирать креветочий помет, вываливающийся из их задниц, — но после того единственного раза оставил это. Теперь одна уродливая собачонка как раз стояла в траве, согнув спину; женщина держала ее на поводке и смотрела прямо перед собой, а другая собачонка нюхала шины припаркованного рядом автомобиля.
— Дело идет на лад? — крикнул я метров с двадцати.
— Что вы говорите?
Женщина смотрела встревоженно, но собачонка как раз начала пачкать траву, и оттащить ее было бы непросто; я подошел к женщине и встал прямо перед ней.
— Послушай, ты, грязная завитая свинья, — сказал я медленно и доходчиво. — Однажды я вежливо попросил тебя не выгуливать своих засранцев здесь, на траве. Делаю последнее предупреждение. В следующий раз советую иметь при себе номер ветеринарной скорой.
