Потом я ушел в город. Поступил в трактир «шестеркой». Из трактира посылал ей письма с неизменными клятвами любить до гроба, и она отвечала мне.
В письмах я обещался разбогатеть, приехать в деревню, отстроить избу и жениться на Насте. Я писал ей еще о том, что в городе поступлю в магазин, буду старшим приказчиком.
Писал ей с войны, называл ее черноглазым ангелом, и она отвечала мне. Затем вернулся с фронта, раненный в руку. Бедность, еще хуже прежней, снова встретила меня. Настя была из семьи состоятельной и все же не чуждалась меня. Но я начал понимать, что за бедняка, да еще безрукого, ее замуж не отдадут. Но чувство не угасало. Теплилась надежда на любовь «до гроба». Но родители дали Насте понять, что она мне неровня. Выдали замуж за сына богача Гагарина Макарку.
— Как живешь, черноглазый ангел?
Нагнувшись, она достала из воды валек, снова сполоснула белье и принялась выколачивать. Она молчала, и я досадовал, что назвал ее прежним прозвищем. Вышло неудобно. Видимо, и ей неудобно было говорить со мной при постороннем человеке. Я отвел Никиту в тень густого конопляника и, подмигнув, попросил побыть здесь, подождать.
— Любовь, что ль? — шепотом спросил он.
— Бывшая, — ответил я.
Теперь я уже взошел на подмостки и наблюдал, как она усердно, казалось — злобно, била вальком по полотенцу. Нет, видно, не та стала Настя, не прежняя. Тогда я тихо окликнул ее:
— Настя!
Она обернулась, посмотрела на меня, на Никиту, который растирал в руке кисть конопли, и с упреком спросила:
— Что нужно?
— Поговорить с тобой.
— Куда идете?
— К Илье в кузницу.
— Ну и шагайте. — Она сердито нахмурила густые брови. — Вроде на смех… перед чужим-то.
— Да что ты, Настя! Какой смех! Я рад, что встретил тебя. Конечно, наше дело прошлое. Ничего не вернешь.
— И не надо. И стоять тебе тут не место.
Вновь принялась она за работу. Нет, не разговоришься с ней.
— Ты что же, гонишь меня?
— А мне хоть весь день стой! Ни холодно, ни жарко.
— Жарко-то жарко, это верно. Так бы вот и бросился в пруд.
— Бросайся, кто тебя держит.
— А вдруг утону?
— Товарищ спасет. Кто он?
— Друг мой.
— Вот и купайтесь вместе.
— Оно верно. Только купаться мне нельзя.
Настя осмотрела меня с ног до головы, как незнакомого человека, и спросила:
— Это почему нельзя? Лихорадка, что ль? Вон раздевайся поодаль — и в речку.
— На мне трусов нет.
— Чего-о?
— Трусов.
— Каких трусов?
Я объяснил ей со слов Никиты, что это такое, и она, выслушав, вдруг захохотала.
— Турусы на колесах! Видать, как был ты болтуном, так таким и остался.
