— Спой мне что-нибудь, — попросил Эван.
Если бы комната была освещена ярче, если бы он не лежал в моей постели, если бы в соке не было рома, я бы сказала: «Нет, забудем об этом!» — и сменила бы тему. Но какое это имело значение? Эван никогда не будет моим, думала я, глядя на его лицо в розовом сиянии свечей. Я могу свалять дурака или, наоборот, произвести неизгладимое впечатление, а он все равно уйдет домой и будет спать с Мишель, когда вечеринка закончится.
— Тогда я предлагаю заключить сделку. Я спою тебе, если ты скажешь мне, чем зарабатываешь на жизнь, — предложила я.
Он взбил подушку.
— Ты действительно хочешь знать?
— А ты не желаешь мне рассказывать?
— Ладно, — усмехнулся он. — Договорились. Но ты первая.
Я села, выпрямила спину и поправила красный шелковый шарф, которым обвязала голову. А почему нет? Второго шанса у меня не будет.
Я стащила с головы шарф и распустила волосы. Влажные локоны рассыпались по плечам и спине. В голове зазвучал тихий голос миссис Минхайзер, объясняющий, как должна работать диафрагма, как использовать рот и язык, чтобы придать форму воздуху, который понесет звук, как позволить музыке идти не из тебя, а через тебя. Вместо микрофона я взяла в руки попугая.
— Добро пожаловать в бар «Дохлый попугай», — нараспев произнесла я. — Меня зовут Кейти Кляйн, и я буду петь для вас всю неделю. Не забывайте оставлять чаевые официанткам. У них нелегкая работенка. — Я глубоко вздохнула и запела: — «Моя смешная Валентина, милая смешная Валентина. Мое сердце улыбается тебе».
Краем глаза я видела, что Эван восхищенно смотрит на меня, поглощенный происходящим. Он сидел тихо, пока мое контральто — чуть-чуть пронзительное, но чистое и мелодичное — звенело в комнате.
— «Твое тело не как у Венеры, и не самый красивый рот. И когда открываешь его, то не очень умно говоришь. Не меняй ничего, если любишь меня. Будь такой, как ты есть. И тогда каждый день будет праздник для нас».
Последняя нота повисла в воздухе. «Недурно», как говаривала моя мама, если находилась в хорошем расположении духа.
Эван потянул меня за подол свободной белой блузки и снова усадил рядом с собой. Затем зааплодировал.
— Здорово! — воскликнул он. — Ты удивительная, ты-то сама об этом знаешь?
— Во мне нет ничего удивительного, — возразила я и снова залилась краской.
— Ты просто дурью маешься, вот в чем дело, — с чувством продолжил он. — Почему ты не ходишь на прослушивания, не поешь с какой-нибудь группой? Ты изучала музыку в колледже?
