— Очень мило, — оценила я, удивившись, как обыденно прозвучал мой голос. — Тебе идет быть пиратом.
— А ты что тут делаешь?
— Общение стало слишком уж активным, — торжественно заявила я. — Разговоры о физике элементарных частиц для девушки — это чересчур.
— Я знаю, — покачал он головой. — Правда, они ужасны?
— Зато в высшей степени декоративны, — заметила я, откидываясь на подушки.
— Помню, я любил вечеринки. Мои родители закатывали роскошные приемы. Я разносил напитки, а потом, когда веселье было в разгаре, ходил и собирал пустые бокалы. И если они были не совсем пустые, я все допивал. Виски, ром и кола, белое вино… Родители никак не могли понять, почему на следующий день я бывал таким злобным и сварливым. Вероятно, они просто никогда не видели девятилетнего мальчишку с похмельем. А ты?
— А мои родители сами ходили на вечера. Мама таскала меня на все эти благотворительные мероприятия…
Я села прямо, копируя отработанный жест Рейны, ее взгляд, который всегда безошибочно отыскивал меня, даже если я пряталась за группой басов, каждый величиной с линкор. Или за пальмой в горшке. Она подзывала меня театральным жестом и возвещала: «Пожалуйста, поздоровайтесь с моей прелестной дочерью Катериной», — проговорила я голосом Рейны.
— Ну и что в этом плохого?
Я не могла объяснить словами.
Несколько сотен пар глаз одновременно поворачивались в мою сторону, а я была всего лишь пухленькая девочка восьми лет, затем застенчивый подросток двенадцати лет, затем сутулая, замкнутая девушка с прыщавым лицом четырнадцати лет.
Я положила подушку себе на колени и сжала ее изо всех сил.
— Ну, для начала, я не могу петь, а все на эти сборищах хотели знать, пою ли я. От меня все ждали, что я пою. И тогда пела она…
Я замолчала, вспоминая бесконечные приемы в раззолоченных и отделанных мрамором залах. «Рейна, спой!» — просил кто-нибудь. Несколько минут моя мать обычно отказывалась, отмахиваясь от просьб полной рукой, унизанной кольцами. Потом двадцать минут она пела. Затем на бис.
— Но ты можешь петь, — произнес Эван.
— Только не я. Нет.
— А вот и да.
— Нет, я не пою. — Я покраснела так сильно, мне казалось, что я свечусь в темноте.
— Нет, поешь, — тихо поддразнил он. — Я слышал, ты напеваешь в лифте.
— Ну, напеваю. И что?
— И еще ты поешь в душе. Стены тонкие. Брось, не стесняйся. Мне тоже нравится Бон Джови.
— Это была Джейни, — соврала я.
— Нет, — возразил Эван.
Он повернулся на бок, подпер голову рукой и уставился на меня глазом, который не был закрыт повязкой. Из его правой брови торчал волосок, и кончики моих пальцев отчаянно жаждали пригладить его.
