Надо было вести доброжелательный разговор.
— Как живем, Авдотья Петровна? — поинтересовался Башлыков мягко, уважительно. Отчество старухи спросил тихо у сына.
Та на минуту оторвалась от работы, оглянулась.
— Да как? Живем.
Снова повернулась к печи, стала чапельником орудовать в глубине ее.
— Сын не обижает?
— Аге! — ответила насмешливо. — Есть когда ему! Редко и видишь дома!..
— Невестку б надо, пожалуй?
— Говорила ему. Слухать не хочет. Все дела одни…
— Пары, может, нету? — помог Башлыкову Дубодел.
— Етого цвету хватает. — Мать Глушака поставила чапельник в угол. Разговор, было видно, задел за живое. — Две были распрекрасные. Одну, Ходоську, дак думали уже…
— Мамо! — перебил Глушак-сын недовольно. Но она досказала свое:
— Прозевал. Хоня взял.
— Найдем другую, тетко! — весело пообещал Дубодел. — И женим! В порядке партийной дисциплины! — Он захохотал.
Старухе не понравились и его шутка и его хохот. Не скрывая, неласково глянула на Дубодела; Башлыков заметил, что она вообще не очень привечала его попутчика.
Не сказала больше ничего. Повернулась к печи, взялась за ухват.
Башлыков переждал, пока мать Миканора управилась, перебил неловкое молчание. Повел речь о том, о чем не терпелось:
— Авдотья Петровна, скажите, пожалуйста, чего это в колхоз в вашей деревне так туго идут?
Она глянула на Башлыкова остро, как бы с недоверием. Башлыкову показалось, взгляд ее не верил, что он спрашивает это серьезно, не знает разве сам. Как бы посомневавшись, ответила:
— Почему? Боятся.
— Чего?
— Темный народ, — растолковал отец Глушака, что свесил ноги с полатей.
— Как бы не угодить в прорубь, боятся, — проговорила она, не слушая мужа, а высказывая свое. И все будто не верила, что Башлыков этого сам не знает.
— Чего тут бояться?
Мать Миканора некоторое время молчала. Свет из печи вскидывался и опадал на ее лице, на плечах. Меняющееся от света, в морщинах, лицо было сосредоточенно.
Миканор смотрел на нее обеспокоенно. Похоже, опасался чего-то.
— Да и то, — сказала она задумчиво, — больно скоро гонят. А людям оглядеться хочется. Примериться.
— Кто гонит? — возмутился Глушак-сын. — Что вы плетете, мамо!
Дубодела, казалось, потешил гнев Миканора. Но он не выдал себя, строго попрекнул:
— Долго думают, тетко!
— Обдумано все, — заявил Башлыков спокойно, покровительственно. — По всем пунктам. Со всех сторон. Серьезно обдумано. Можно не сомневаться.
— Оно-то, верно, так, — кивнула она. Не то не очень поверила, не то не хотела спорить. Вежливо, как бы объясняя, сказала: — Только ж не все ето знают. Да и то, у каждого ж своя голова есть.
