достоинства", как прилыгает от себя малорусская историография. Кунаков пишет о
Хмельницком, что „едучи де Богдан Хмельницкой к королю, метал древкомъ"... „и
король де говорил Хмельницкому: досыть тебе быти нам неприятелем, и до ласки
пашей тебя лрииущаем, и все вины твои тебе и всему Войску Запорожскому отдаем, и
тебе то годится нам и Речи Посполитой заплатить услугою своею. II Хмельницкой до
короля мо* лыл: Горазд, королю, мбвишгь, а вежства и учтивости никакие против тех
его королевских речей всловесне и ни в чем не учинилъ".
Литовский канцлер Радивил прибавляет, что Хмельницкий присягнул на верность
королю, сидя на стуле, и это место польский переводчик его латинских „Мемориаловъ"
опустил, как и многое
ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЫШГ.
55
шокирующее Поляков *). Слова Хмельницкого, что не таким способом желал бы он
приветствовать короля, также записал Радивил, и они тоже пропущены переводчиком.
Для урегулирования правды и вымыслов, необходимо помнить, что Хмельницкий
„казнил королевских пословъ* и сам величался этим перед московскими людьми; что
после Зборовского договора, перед одними Москалями он пил со слезами царское
здоровье, перед другими бесновался за отказ ему в помощи, а третьим напрямик
говорил, что он все, и города московские, и Москву сломает, да и тот, кто на Москве
сидитъs от него на Москве не отсидится.
Как бы то ни было, только козаки с досадой приостановились „варить с Ляхами
пнво“, в котором был „ляцький сблод, козацька вода, ляцьки дрова, козацьки труда*,—
хотя и то довели Польшу до такого изнеможения, что Радивил писал в дневнике:
„Несколько сот лет уже не была Польша и ни один король в таких терминах как 15
августа. Едва не вернулась оная гибель под Варною и те времена, когда хан (Батый)
жил в Кракове 12 недель. Но и этот день будет у нас днем печали, доколе Польша будет
существовать*. А Мясковский прибавил к этому в частном письме: „Возвращаемся во
Львов визжа, поруганные, побежденные и ободранные*.
Хан сперва намеревался взять короля в плен, и Хмельницкий этого желал, как
видно из упреков, которые он делал хану в 1655 году; но потом крымский наездник
рассудил, что трактаты принесут ему больше пользы, и запугал своего товарища на
счет короля. Он оказался практичнее обоих. Кроме славы посредника, победителя и
протектора, он приобрел себе помощь для войны с Москвою, содрал богатый окуп,
восстановил ежегодную дань и на возвратном пути, по выражению киевского
митрополита, взял бесчисленное множество хрпстият. „Этот ясыр забрал он в русских
