Колхозники выступали неохотно. Председатель собрания подолгу уговаривал: «Кто еще желает выступить?» Но, подойдя к трибуне, люди начинали с жаром «наводить критику».
Секретарь райкома говорил долго. Речь его была отчетливой, плавной, будто он целую неделю готовился к выступлению. Слова, такие грамотные, такие звучные, больно хлестали Андрея Евдокимовича:
— Слабый колхоз… Андрей Евдокимович — руководитель старой формации… Без глубокого экономического обоснования… Нет чувства нового… Беспомощность… Авантюризм…
«Руководитель старой формации». Да, он работал председателем колхоза еще в дни войны. Тогда все было как-то проще. Никакой тебе глубокой экономики. На трудодни выдавали совсем маленько зерна, а остальное отвозили государству. В войну, да и в первые послевоенные годы колхозники только на картошке сидели. Придет бабенка, усталая, в рванье, и просит: «Пособи хлебушком». И пособлял, хотя и не положено было «разбазаривать» зерно. И вообще к людям Андрей Евдокимович был внимателен, потому они не имеют против него «зуба». Выходит, только для той недоброй поры он был гож. От этой мысли ему стало горько. «Хватит уж так-то», — вспомнил он слова Надюшки.
Собрание закончилось почти в полночь. Андрея Евдокимовича не избрали председателем колхоза. Избрали Иващенко. Андрей Евдокимович до последнего момента был уверен, что останется на старом посту. Мало ли его ругали и в прежние годы, но все обходилось. А тут как гром на голову. В старую-то порушку вызвали бы в райком, заранее сказали обо всем и кандидатуру председателя наметили.
Как-то по-другому пошло. «Хватит уж так-то», — снова вспомнились слова Надюшки.
Он брел домой один.
Когда поезд остановился, из вагонов, кроме Сергеева, вышли только три человека. Было около одиннадцати часов вечера. На перроне маленькой станции тускло горели две электрические лампочки. Сергеев дернул массивную дверь, над которой висела большая стеклянная вывеска «Буфет». Закрыто.
— Зря стараетесь, — услышал он недовольный голос. — Никто здесь не заботится о пассажирах. Никому нет до них дела.
Рядом с Сергеевым стоял пожилой мужчина с чемоданом и плащом в руках.
— Конечно, неприятно, что буфет не работает, — согласился Сергеев. — Но, видимо, уже поздно.
— Как это поздно? Люди подходят, дергают дверь, — значит, не поздно!
— Не поздно только для двух человек.
— Э-э, батенька, нельзя подходить к делу чисто торгашески. Буфет обязан обслуживать пассажиров и днем и вечером. Изволь сейчас плестись в поселок с голодным желудком.
