— Ладно, ладно, товарищи. Лекции о сельском хозяйстве надо, конечно, чаще читать. Соберите завтра народ в клубе. Я прочитаю лекцию о хозрасчете. Это для начала. Что вы опять удивляетесь, товарищ зоотехник? Я агроном. С кинофильмами — проблема не сложная. Позвоним. И завтра же пришлют новую картину. Не понимаю, как вы не смогли договориться о фильмах.
В кабинет вошел белобрысый мальчик лет десяти в новом полушубке. У него были большие черные глаза. Он остановился у двери и с наивным любопытством стал рассматривать Караваева.
— Ты чего, Васил? — спросил Вдовин у мальчика.
— А так…
Мальчик смотрел, приподняв брови.
— Пойди куда-нибудь, погуляй. К ребятишкам, что ли… Пойди погуляй, варнак.
Вдовин весь преобразился: он улыбался, морщины возле его ноздрей приобрели дугообразную форму, глаза прищурились и засверкали. Он выпрямился и положил на стол огромные руки с синеватыми венами.
— Сынок, — сказал Вдовин, когда мальчик вышел. И снова стал мрачноватым, неулыбчивым.
Они засиделись допоздна. Выходя из правления, Караваев подумал, что о колхозе у него уже есть кое-какое представление, а вот о самом председателе он за весь вечер мало узнал. Вдовин казался ему скрытным.
Зоотехник пошла домой, а Вдовин повел Караваева к бабке Куприяновне на ночлег. К той самой бабке, которая топила в правлении печи и направила Михаила Михайловича на ферму к Вдовину.
Пурга утихла, но стало еще холоднее. Ветер был необычайно студен, обжигающ. По всей улице намело сугробы, и с трудом угадывалась дорога. Деревня спала. Электростанция уже прекратила работу, и в домах лишь кое-где горели керосиновые лампы. Возле одного из домов, освещенного такой лампой, стояли парень и девушка. Он держал ее за руку, она вырывалась, смеясь.
— Гуляют! — весело крикнул Караваев. — И погодка не мешает.
— Гуляют, — равнодушно отозвался Вдовин.
«Экое ты, брат, бревно», — мысленно обругал его Караваев.
На весь дом храпел сын Куприяновны, свесив ноги с полатей. Сама бабка, собирая на стол немудреный ужин — кринку молока, каравай хлеба да соленую капусту, говорила неторопливо:
— Уж шибко сама я стара стала, что ли… Потому, может быть, иль по другому чему, но кажется мне, будто начальники-то нынче уж больно молодые какие-то? А? Бойкия, быстроногия.
Караваев сидел на полене, грел ноги у железной печки и, слушая тоскливый вой трубы, думал, что жизнь, в сущности, полна неожиданностей. Еще совсем недавно он, Михаил Михайлович, работал недалеко от Москвы вторым секретарем райкома партии. И вот сейчас он в Сибири. Послали. Приехал. Территория района почти такая, как и области, в которой Караваев раньше работал. А дороги скверные. Иной раз их переметет так, что приходится наугад по целине ехать. Холод. Печные трубы гудят, будто в них сто чертей забрались. Да и народ не очень-то говорливый. Особенно старики.
