Стали сёстры мастерство своего целительства и чудодейства ей показывать, чтобы трактирщица смогла выбрать, к которой из сестер в ученицы идти. Достала младшая сестрица с самого дна котомки два жёлудя. Один жёлудь – красной, а другой – чёрной нитками обмотаны.
Тот жёлудь, что красной ниткой обмотан был, отдала трактирщице. И строго-настрого повелела:
– Как увидишь то, что сейчас сотворю, так скорее размотай нитку и окропи то, что увидишь, тремя каплями из этого жёлудя! И поскорее!
Как договорила, проворно чёрную нитку с желудя сняла. Ручонки сухонькие над седой своей головой подняла, жёлудь разломила и прошептала чего-то непонятное. Выпали из желудя три капли, да только ни одна не упала на голову старушки. А разлетелись все три звёздным сиянием. Да таким ярким, что и сестрица её, и трактирщица зажмурились. А потом, протирая глаза, увидели, что вместо старушки-знахарки сверчок сидит на столе и громко верещит. Заливается от удовольствия, что превращение так ловко получилось: «Полюбуйтесь, мол!» Восхищалась от изумления трактирщица, видя такое чудо. Обидно стало другой целительнице, что, ещё не посмотрев, на что она, старшая сестра, способна, трактирщица уже младшей восхищается. И расхваливает! Раскрасневшись от досады, достала старшая сестра из своей котомки два напёрстка. Один наперсток чёрным сургучом запечатанный, а другой – красным. Тот, что красным сургучом запечатан, трактирщице отдала. И строго-настрого наказала трактирщице, чтобы после того, как налюбуется трактирщица на подвластные старушке чудеса, чтобы поскорее окропила бы капельками из ее напёрстка то, во что старушка себя превратит своими чародейскими стараниями. И, как окропит её трактирщица, так прежнее обличье к старушке сразу и возвратится.
Сверчок сидит на столе и верещит, что её превращение самое лучшее, и ничего другого и смотреть-то не стоит! А трактирщица в одном кулаке желудь, в другом кулаке наперсток сжимает. А старшая сестра-целительница тем временем чёрный сургуч ломает. И, подняв руки высоко над головой, вытряхнула из напёрстка что-то. Но ни капли из него не выпало. Только шум странный поднялся. Точно большая птица крыльями захлопала. И посыпался из наперстка целый ворох перьев. Перья клубились шелестящим вихрем вокруг старой целительницы. А она взмахивала руками, пока все перья вдруг разом не пристали к ней. Сидит, точно кто-то подушку на неё вытряхнул. Крикнула-ухнула она по-совиному и превратилась в сову. Большую, нахмуренную сову. Тут трактирщица бросила в карман и жёлудь, и напёрсток обеих сестриц. Окошко пошире распахнула. И выгнала сову прочь. До сверчка дело не дошло. Сам ускакал, мгновенно сообразив, что никто спасительными капельками кропить его не собирается. Куда там! Не прихлопнула бы хитрая трактирщица!
