Сел он — и не шевельнулся. Я невольно улыбнулся:
Слишком сделался надменным черной птицы вид тогда.
“Пусть хохол твой брит и стрижен, ты не трус, я это вижу,
Я прошу спуститься ниже, гость из стран, где Ночь всегда,
И скажи мне, что за имя носишь там, где Ночь всегда?”
Каркнул Ворон: “Никогда!”
И ответ прямой и ясный древней птицы безобразной
Поразил меня: ведь в сердце входят ночью без труда
Смутный страх и недоверье, если птицы или звери,
С бюста бледного над дверью, как бывает иногда, —
На вопрос: “Как ваше имя?” отвечают иногда
Странным словом: “Никогда!”
В размышлении глубоком дремлет Ворон одинокий.
Произнес одно он слово — слово мрачного суда, —
Будто в нем всю душу вылил, и его не дрогнут крылья.
Но лишь я шепнул в бессилье: “Лучший друг ушел туда,
Так и он с зарей исчезнет, как Надежда, без следа”, —
Каркнул Ворон: “Никогда!”
Изумленный совпаденьем, я воскликнул: “Нет сомненья! —
Он одно запомнил слово, заучив его, когда
Птицы той хозяин прежний в океане бед безбрежном
Пел свой реквием надеждам, знал один рефрен всегда:
Не окончатся мученья — был один рефрен всегда —
Никогда, о, никогда!”
И за черной тенью зыбкой снова я слежу с улыбкой.
Кресло к птице, к бюсту, к двери повернув, — лицом туда, —
В мягкой ткани утопая, грезу с грезой сочетая,
Я о вестнике гадаю дней, ушедших без следа,
Что скрывает хмурый Ворон дней, ушедших без следа,
В этом хриплом: “Никогда”?
Так гадая наудачу, я не спорил с птицей мрачной
(В блеске глаз ее упорных скрыта тайная беда).
В грезах голову я свесил на лиловый бархат кресел.
Сна и яви странной смесью лампа льет свой свет сюда.
Я с тоской Ленору вспомнил: не придет она сюда
Никогда, о, никогда!
Тихий звон — и сладким дымом из курильницы незримой,
Что колеблют серафимы, с высоты сойдя сюда,
Грудь наполнилась. Несчастный! Хочет небо — это ясно! —
Утолить огонь ужасный. Пей — забудешь все тогда!
Пей, о, пей забвенья сладость — и ее забудь тогда!
Каркнул Ворон: “Никогда!”
“О, пророк! О, вестник злобный! — птице ль, дьяволу ль подобный! —
Ад послал тебя иль с бурей занесло дыханье льда?
Одинокий и мятежный, в доме ужасов нездешних
Мне скажи: есть ранам свежим исцеленье навсегда?
Будет, будет ли утешен грешный дух мой навсегда?”
Каркнул Ворон: “Никогда!”
“О, пророк! О, вестник злобный! — птице ль, дьяволу ль подобный! —
Небом, что мы чтим с тобою, сердцем, что гнетет беда,
Я прошу — ответь: могила мне вернет ли образ милый,
Чтоб любовь соединила с ней в объятьях, как тогда, —
С
