Я не знаю кто я такой, – отвечал я, – и не вижу ясно кем следует быть, но я слишком чувствую, что они говорят правду.
Этот разговор послужил, по крайней мере, к тому, что вновь возбудил жалость в моем друге. Он понял, что в моей распущенности более слабости, чем злой воли. Оттого впоследствии он, как друг, был так расположен оказывать мне помощь, без которой я неминуемо погиб бы от нищеты. Однако я ничуть не проговорился ему насчет намерения бежать из тюрьмы. Я только попросил его доставить мое письмо. Я приготовил его до его прихода, и у меня нашлось достаточно предлогов, чтоб объяснить, почему мне понадобилось написать ему. Он не изменил обещанию и доставил, письмо аккуратно, и Леско еще до вечера получил то, которое было адресовано ему.
Он на следующий же день пришел повидаться со мною и благополучно сошел за моею брата. Я чрезмерно обрадовался, увидев его у себя в комнате. Я тщательно затворил дверь.
Не станем терять ни мгновения, – сказал я ему; – скажите мне сперва, что с Манон, и затем дайте мне добрый совет, как разорвать мои оковы.
Он сказал, что не видел сестры со дня, предшествовавшего моему заключению, что он узнал о ее и моей судьбе только после долгих справок и хлопот, что он два или три раза ходил в госпиталь, но ему не дозволили говорить с ней.
Несчастный Ж. М., – закричал я, – дорого же ты мне поплатишься за это!
Что касается вашего освобождения, – продолжал Леско, – то это дело труднее, чем вы думаете. Вчера вечером мы с двумя друзьями обошли кругом весь монастырь и осмотрели его с внешней стороны, и пришли к заключению, что в виду того, что ваши окна, как вы писали, выходят на двор, окружений зданиями, выручить вас отсюда весьма трудно. Притом, вы в третьем этаже, а мы сюда не можем доставить ни веревок, ни лестницы. Средства освободить вас извне я не вижу. Надо придумать какую-нибудь уловку в самом доме.
– Нет, – отвечал я, – я все осмотрел, особенно с тех пор, как, благодаря снисходительности настоятеля, меня держат не так строго. Двери в мою комнату не запирают на ключ; мне дозволено гулять в галерее монахов, но все лестницы затворяются толстыми дверьми, которые и днем, и ночью на замке, и нет возможности уйти при помощи одной лестницы.
Постойте, – сказал я, подумав немного о мысли, которая мне казалась превосходной, – не можете ли вы принести мне пистолет?
Весьма легко, – отвечал Леско; – что ж, вы хотите кого-нибудь убить?
Я уверил его, что так далек от мысли убивать кого-нибудь, что нет надобности даже, чтоб пистолет был заряжен.
