Синявина Света,
Артистка балета…
Бред какой-то. Света и балет — это примерно как я и культуризм.
И тут я даже остановился. От какого-то холода. Я вдруг понял, что слова уводят меня не туда. Рифма. Она не всегда права, а иногда — просто врёт, как со Светой этой. Мне хочется вычеркнуть эти строчки из головы, выкинуть, они мешаются, как нелепое граффити на стене этого дома.
Вот дом необычного цвета,
Живет в нём Синявина Света,
Артистка балета,
Невеста поэта…
Меня сейчас стошнит. Выворачивает, по-настоящему. Есенин нашёлся. Придурок.
Бездарность. А я-то думал, со мной… Что-то такое разговаривает. Ну, не небо. А какой-то другой мир. А он подсунул мне огрызок от яблока под колесо. Чуть не загремел.
… Но цвет дома всё равно фантастический. Он же не виноват, что у меня такое в башке.
* * *
Абрамов
— Сиди, пока я не вернусь!
Закрывает дверь и уходит. Абрамов. Не просто закрывает, а запирает. На ключ. Два оборота: щёлк, щёлк. Чего я такого сделал?!
Абрамов Е.П.
Самый нечеловеческий учитель в школе. Другие там замечание в дневник. Или просто наорут. Но это — что вообще! На ключ!
Это же лишение свободы! Разве оно заслужено?!
Я что, преступник? Какое право он имеет…
Щёлкает замок. Я мечусь в классе, как псих. Это невозможно, как вот это!
Есть такая болезнь — клаустрофобия. Боязнь закрытых пространств. У меня, наверное, как раз она. Если я сейчас задохнусь здесь от ужаса, кто будет отвечать?!
Дёргаю дверь. Если сильно дёрнуть, можно выбить шпингалет сверху, и дверь распахнётся. Дёргаю сильнее, сыплется штукатурка. Никто! Не имеет! Права! Ограничивать мои передвижения! Дёргаю ещё, ещё! Нет, если бы замок на один оборот…
А так два. Не откроется.
А вот окно, кстати. Ведь не так уж и высоко. Точно, окно!
Я смотрю вниз и вижу: обитая жестью крыша подвала, блестит на солнце. Не прямо под окном, но можно прыгнуть и попасть на неё… Теоретически.
Во дворе катаются на своих досках какие-то младшеклассники. Одного я знаю; он Певчий. Не в смысле поёт, а фамилия такая. Имени не знаю как раз.
Рама заклеена. Я отдираю белую ленту, пусть, пускай! Я не могу здесь, у меня будет разрыв сердца, или чего там ещё, не знаю; но я точно взорвусь! Отдираю, открываю окно — в раме дрожит стекло.
— Эй, Певчий! — кричу я.
Певчий замирает от восторга, что я, старший, к нему обращаюсь.
— Можешь принести мой скейт? В раздевалке стоит. Знаешь мой?
— Знаю, — кивает он. — А зачем?
— Надо!
Симпатичный вообще пацан этот Певчий, шустрый. Вот и мой скейт.
