— Я пойду, товарищ сержант! — выпрямился Терехин, продолжая сжимать в руке газету. Его лицо постепенно заливала краска смущения.
Хорошенькую шутку сыграла с ним Катя: обещала искать его портрет — при этом воспоминании Иван еще сильнее покраснел, — а получилось…
— Правильно! Топором ты умеешь орудовать. Напарником пойдет Очкасов, больше некого. Так, значит, капитан угадал: сестра?
— Катя, — ответил боец и глаза у него радостно заблестели.
На месте, куда прибыли Терехин с Очкасовым, лейтенант объяснил обстановку.
— Ожидается в наш тыл банда. С наступлением темноты бандиты группой или поодиночке попытаются прорваться через границу. В каком месте? Об этом знают только они, — зябко улыбнулся он.
— Ваша задача сделать в реке прорубь, лед затопить. Преграду замаскировать снегом. Прорубь сделать так…
Лейтенант провел сапогом по рыхлому снегу дугу, закрывавшую вход в Гирло со стороны реки Бурунча.
— После выполнения задания вернетесь на заставу. В случае чего, действовать по обстановке. Старший наряда… Терехин!
Бойцы работали до сумерок. Сделанная ими прорубь полумесяцем окаймляла вход в Гирло. Оставалось только раздробить лед, но Очкасов, перехватывая из одной руки в другую топор, уронил его в воду. Полосу льда повернуло течением поперек проруби, образовался как бы мост, ведущий в Холодное Гирло. Получилось то, чего не нужно было пограничникам. К тому же началась пурга. Окрестность окутало снежной пылью, мороз к ночи усиливался.
— Пошло все насмарку, — буркнул Терехин, глядя на своего напарника, который дул на окостеневшие руки.
— Сами останемся за наряд? — спросил Очкасов и поежился под порывом ледяного ветра.
— А кто же? Задачу не выполнили.
Пограничники расположились за трехпалой корягой, над обрывом Холодного Гирла.
Вырубить прорубь и затопить лед — задача простая. Но и она не выполнена. Досада одолела Ивана. Он осмотрелся, раздумывая, что бы предпринять.
Чужой берег был не такой обрывистый, но зато густо поросший лозняком, он курился снежной пылью, как дымом, словно кто-то невидимый потягивал там гигантскую папиросу, из-за укрытия посматривая на пограничников.
— Вот мы и в секрете… — сипло проговорил Терехин и немного поддал локтем в бок своему напарнику.
Вокруг коряги ютились чахлые пагонки вербы. Под напором свистящего ветра они с мерзлым хрустом клонились к коряге, словно моля о защите. В них было что-то жалкое. Очкасов показался самому себе одним из этих ломких прутиков, — так тоскливо и одиноко стало ему в ревущей снежной замяти.
