— Ты не заметил, за нами никто не наблюдал с той стороны… когда мы работали? — неожиданно спросил его Терехин.
— Нет. А что? — с беспокойством поднял тот серую от снега голову.
— Надо глядеть в оба. Может, и заметишь…
Очкасов прикрыл перчаткой лицо от ветра и снежной пыли и стал наблюдать за тем берегом. Вскоре он повернулся, глаза его слезились.
— За работой вспотел, а сейчас руки и ноги, как деревянные. Все от проклятой ангины… Валенки промочил… — смотрел он на Терехина с жалобным видом.
Терехин знал, что в такой мороз валенки промочить не так-то легко, вода едва коснется, как сразу же превращается в ледяную корку. Однако Иван постарался придать своему голосу сочувственные ноты.
— Сам до заставы дойдешь?
— Дойду, не маленький… — откровенно обрадовался Очкасов и стал быстро подниматься.
Эта поспешность задела Ивана.
— Скажи дежурному, что нужно смену… — сказал он уже вдогонку Очкасову, но тот, согнувшись, быстро уходил.
— Постой! Я передумал… — окончательно озлился Терехин.
Очкасов повернулся, хотел выругаться, но ему ветер забил снегом рот.
— Обоим нельзя. Нам попадет… задание не выполнено! Нужно действовать по обстановке… — выплевывая снег, быстро заговорил Очкасов, видя, что Терехин тоже встал.
— Ничего. Старший наряда отвечает… Идем.
Терехин явно что-то задумал, но что — Очкасов не мог понять.
Вскоре они вышли на высоту «Голова Собаки». Вьюга подгоняла их в спину.
— Иди медленней… Еще медленней!.. — командовал Терехин своему напарнику.
— Зачем? Зачем медлить? — преодолевая ветер, злился тот.
— Чтобы с той стороны увидели, что мы уходим. Поняла глупая твоя голова?
Пограничники спустились в лощину, затянутую предвечерними сумерками. В ней было тихо, хотя вверху выл ветер.
— Сядем! — предложил Терехин и, не обращая внимания на недоумение напарника, стал рассуждать — Сейчас мы по лощине обойдем высоту. Потом по Гирлу незаметно вернемся к коряге. Пусть думают, что мы ушли… — кивнул он головою в сторону реки.
— Ты что, Иван? — совсем побледнел Очкасов. — Окоченеем. Оставаться в секрете нам никто не приказывал. Там всю душу из тела за ночь выдует…
— Значит, без души жить будем.
Терехин снял перчатку, вывернул ее наружу теплой влажной от пота шерстью, поднес к носу.
— Обойдусь без тебя… Дашь понюхать Амуру. Понял? — Иван бросил на своего напарника неприязненный взгляд.
— Да этот зверь меня разорвет! — испугался Очкасов. Потом что-то сообразил и зашарил по карманам. — Нужно волочь перчатку за собою по снегу… У меня где-то была бичевка…
