— Знаю… У меня тоже разные канаты водятся.
Терехин достал из кармана тонкую, но прочную бичевку метров двух длины и крепко привязал перчатку.
— Не отрывай от земли до будки… Амур поймет в чем дело и тебя не тронет… Только не трусь.
Очкасов спешил уйти. Он боялся, как бы Терехину опять что-нибудь не взбрело в голову.
— Ступай! — сказал тот и бросил перчатку на снег. — Оставь мне свою! Эх!.. Обрадовался…
Но слова Терехина заглушил свист ветра. Очкасов даже не оглянулся.
Пограничник лежал за трехпалой корягой. Вьюга то с одной, то с другой стороны набрасывалась на бойца, слепила глаза, жгла лицо.
Коряга содрогалась всем своим задубевшим на морозе причудливым телом и временами, казалось, кричала человеческим голосом. Терехин еще никогда не испытывал такого чувства, как сейчас. Он готов был поверить, что не коряга ревет, а он сам кричит неистово и вызывающе.
Терехин не переставал вглядываться в сторону проруби, которая в ночном сумраке напоминала заскорузлый шрам на смутно видневшемся льду реки.
Ветер, перед тем как стихнуть, обычно меняет направление.
Раньше он дул Терехину в лицо, а потом стал заходить в спину.
Где-то к середине ночи вместе с порывами вьюги донеслись с левого фланга заставы отдаленные выстрелы.
«Банда уже орудует там», — подумал Терехин и весь напрягся. Сильнее приник к коряге. Ему почудилось, что лед на реке словно постанывает… Пограничник пристально всмотрелся в темень. И тут же почувствовал, что рубаха прилипла к спине. Стало жарко. Из ночной мглы одна за другой на Бурунче появились человеческие фигуры, смутные и непередаваемо зловещие.
«Амур, ты балуешь? Всегда с фокусами… Ну, сиди, сиди. Знаю, что ты уже здесь и не подведешь меня», — мысленно успокаивал себя Иван, стискивая зубы. Бойцу казалось, что его кто-то трогает зубами за шинель на спине.
Неизвестные двигались гуськом. Невдалеке от входа в Холодное Гирло они остановились. Постояли. Один — выше остальных на целую голову — шагнул к проруби, постучал о лед каблуком. Подумал и повел группу в обход, к такому же утесистому выступу берега как и тот, на котором притаился Терехин.
Вскоре из-за берегового выступа донеслись глухие удары топоров.
«Главарь приказал рубить лозу… Подождем, Амур, и приготовимся», — Терехин неторопливо вытер с казенной части винтовки снег, подумал: снять со ствола колпачок или нет? Снял, ствол прикрыл перчаткой.
Терехин делал все это машинально. Перед глазами маячили знакомые картины: то он рубит дрова, то стоит перед капитаном и ничего не может рассказать про свою область…
