. А. Н. Гробовский отмечает, что единственные источники XVI столетия, которые дают характеристику Алексея Адашева и Сильвестра, соответственную той, которую мы находим в Пискаревском летописце, по воспоминаниям москвичей, следующие: послания царя Ивана Грозного князю Курбскому, приписка к Царственной книге, сделанная царем Иваном, и рассказ князя Андрея Курбского, который представляет собой не что иное, как пересказ и зеркальное отражение гипербол Грозного. Исследователь сравнивает Пискаревский летописец с «Историей» князя Курбского, т.к. оба памятника одинаково пишут об Адашеве и Сильвестре: «Воспоминания какого москвича „воспоминал“ некий москвич, ко гд а писал об Алексее Адашеве и всемогущем Силвестре, становится совершенно очевидно, если вспомнить несколько необычные привычки Алексея Адашева, касающиеся его образа жизни и еды, – так, как о нем сообщается в Пискаревском летописце: „А житие его было: всегда пост и молитва безпрестани, по одной просвире ел на день“»
[126].
Продолжая сравнение, А. Н. Гробовский иронически замечает, что «поистине Алексей Адашев был, как писал князь Курбский, «ангелом подобен»[127]. Таким образом, исследователь рассматривает «Историю» Курбского и Пискаревский летописец как произведения, находящиеся в русле одной традиции, резко враждебной опричнине. Но А. Н. Гробовский не провел детального текстологического сравнения Пискаревского летописца и «Истории» Курбского, поэтому его вывод об общей традиции, связывающей Пискаревский летописец и «Историю о великом князе московском» представляется несколько опрометчивым. В летописце незаметно никакого влияния сочинения князя Курбского: заметка об Адашеве и Сильвестре является единственной, которая читается в обоих произведениях, но текстуально у них нет ничего общего. Противоположные оценки, даваемые исследователями сведениям Пискаревского летописца об одних и тех же событиях, показывают, что изучение этого памятника далеко от завершения.
Многие исследователи Пискаревского летописца обращались к нему для изучения истории опричного террора. А. А. Зимин взял из памятника сообщения о казнях в Пскове: «Во Пскове погибли игумен Псково-Печерского монастыря Корнилий и келарь (вероятно, упоминавшийся в синодиках Вассиан Муромцев)»[128]. Известие Пискаревского летописца о казнях историк оценивал как достоверное. В подтверждение его достоверности он ссылался на синодик, где названы те же лица, что и в Пискаревском летописце.
