-- Пустяки, Шура...-- успокоила Прозорова дочь,-- это от солнца. Золотая ты у меня девочка! -- горячо обняла она ее потом.-- Пойдем, холодно здесь,-- и Лизавета Михайловна взяла за плечи Сашеньку, которая, уходя, как-то недоверчиво поглядывала все на глаза матери...
Совершенно довольный своей ребяческой выходкой, проезжий подъехал между тем к серенькому домику в пять окон на улицу, над воротами которого прибита была обычная, совсем полинявшая жестяная бланка, гласившая, что дом этот принадлежит надворной советнице Светловой. Молодой человек быстро выскочил из повозки и стал нетерпеливо звонить у ворот. Но ему пришлось постоять здесь добрую четверть часа, прежде чем отворилась калитка. Высунувшийся наконец оттуда бурят-работник, лениво почесывая спину, так же лениво осведомился:
-- Хово надо?
-- Наши все здоровы? -- мельком спросил у него молодой человек и, не дожидаясь ответа, торопливо пошел к маленькому флигелю во дворе.
-- Хах же псе здорова,-- ответил бурят, изумленно вытаращив глаза на приезжего.
Но бесцеремонное обращение последнего заставило, наконец, работника догадаться, что это приехал их "болодой барич из Бетербуха", как объяснил он через минуту на кухне засуетившейся "стряпке".
На усиленный стук приезжего маленькая дверь флигеля быстро приотворилась, на секунду мелькнула в ней чья-то русая непричесанная головка, затем послышалось в комнате: "Мама!.. Саша! Саша приехал!" -- и навстречу входившему уже в переднюю молодому человеку бросилась с радостными поцелуями хорошенькая молодая девушка, вся покрасневшая от удовольствия.
-- Здравствуй, Оля! Фу, как ты выросла! -- говорил взволнованно приезжий, целуя ее в свою очередь.
Не успели еще брат и сестра поздороваться хорошенько, как из соседней комнаты опрометью выбежала босая, низенькая и худенькая, совсем седая старушка, в одной ночной рубашке, и с радостными слезами кинулась на шею приехавшему сыну.
-- Голубчик ты мой! И узнать-то тебя нельзя!..-- растерянно-радостно говорила она сквозь подступавшие к ее горлу отрадные слезы и несколько раз принималась обнимать сына.
-- А где же отец? -- спросил молодой Светлов, когда мать освободила его на секунду.
-- И мы, брат, здесь налицо,-- послышался позади его бодрый стариковский голос.-- Здорово, парень!
Старик Светлов хотя и спокойно обнял сына, но сквозь суровые черты его лица просвечивала глубокая, как бы затаенная радость, а в глазах замечалось то особенное выражение, какое всегда принимают они перед набегающими слезами.
