Петр подошел к жене, обнял ее.
— Аннушка, дорогая, прости. Сорвался с тормозов. Жалко мне мотоцикл — сердце вырываю. Займу я лучше, а потом пойду на вокзал, отгружу десять вагонов с углем… Ты только не сердись на меня. Ну, хочешь, сыну имя выберем на твой вкус? Можно Александром, а можно и Виктором.
— Почему это Виктором?
— Во-первых, «виктория» — это «победа». А я хочу, чтобы мой сын был победителем.
Петр теперь уже шагал по комнате и размахивал руками, рассуждал:
— Имя должно быть символическим, значительным.
— А как же Даниил Андреевич? Мы ведь хотели… У него никогда никого… Он обидится… Я его пригласила, он сегодня придет.
Петру было совестно признаваться:
— Мне что-то не нравится его имя, трудно произносится, несовременное, этакое старославянское — Даниил… Оно, честно говоря, немного раздражает меня.
— Постыдился бы. Уж столько добра сделал тебе этот человек, а ты…
— Сыну же это имя носить, не мне…
— Главное, чтобы сердце у него было да счастье на всю жизнь. Вот как судьба решит, так и будет, — сказала Анюта и принесла меховую шапку.
— Пиши, — бросила она мужу.
Большие листы бумаги Петр разорвал на несколько частей и на каждой доле написал имена: «Петр, Александр, Даниил, Матвей, Николай, Владимир…»
«Доброе имя, славное имя, великое имя, — думал он. — Но чего бы я пожелал ему больше всего — это доброты, благородства и чтобы всегда и во всем умел быть естественным, человечным, — пусть его имя соединят потом люди с чем-то таким, что обрадует, согреет или спасет…»
— Вот шапка, вот записки, свернутые в трубочку. Тащи, пусть твоя легкая рука наречет ему имя… Ну, доставай!
Анюта протянула руку и отдернула, она теперь была похожа на взъерошенного воробья. Халат распахнулся. Петр подошел, обнял, прижал, прижался, как это бывало сразу после свадьбы — самозабвенно и радостно, растворяясь в сладком, счастливом чувстве.
Анюта вся сжалась, оттолкнула мужа:
— Чего это ты?! Перестань!
И вдруг смягчилась, подошла, поцеловала:
— Не сердись… потом… не сейчас… я не знаю, что со мной… не могу, пойми, прости.
Она встала перед окном, на том самом месте, где когда-то в первый день ее приезда в Ленинград Петр поцеловал ее и рассказывал о городе, в который надо было еще войти, вжиться, и голова кружилась от шампанского, волнений и романтических предчувствий…
— Ну, что, моя Аннушка? — Петр поцеловал, потом прижал ее ладони к своим щекам. — Ну, что, мой одуванчик, мой цветочек аленький, не совершил я того, что обещал, да? Не совершил? Обманул?.. Что-то погасло, увяло?..
