Март 1953-го | страница 21
Думаете, кто-то клюнул на предложение о «безотлагательной возможности»? И не думайте!
А просто откройте календарь и посмотрите, что произошло 1 марта 1953 года. По официальным сообщениям — вечером. Но кто им верит, официальным?
Впрочем, если календаря под рукой не наблюдается, я его заменю и скажу: в первый весенний день Сталина хватил удар, с кровоизлиянием в мозг, о чем в газете «Правда» и по радио оповестили народ лишь 4 марта, за день до смерти.
Но что поразительно, распоряжение о смене кинорепертуара пришло в Ригу еще до того, как парализованного Сталина обнаружили лежащим на полу.
Как такое произошло?
Какие тайны скрываются за этим?
Кто знает, того уже нет.
А кто не знает, тому пребывать в неведении.
День второй
Понедельник, 9 марта 1953 года
Моя тетя Фаня была известная артистка цирка — «человек-оркестр». Она редко бывала дома в Риге, на Аудею, 10. Но каждое ее возвращение с гастролей таило в себе какую-то неожиданность. В начале марта 1953 года она привезла с собой целую компанию лилипутов, работавших в ее музыкальном номере.
Я уже «подпольно» курил, сам ходил за покупками. И считал себя вполне взрослым человеком, разве что малость не вышедшим ростом. Как-никак «кровный брат Победы», родился вместе с ней весной 1945 года, причем в день и час начала наступления на Берлин — 16 апреля в 4 часа утра.
Народ плакал.
Бабушка Сойба, мама моего папы Арона, причитала:
— На кого ты нас оставил? Вся твоя милиха — штинкер, курва, гонев. Лишь бы не было погрома!
Я сидел с бабушкой Сойбой у радиоприемника, слушал траурную музыку. И в уме расшифровывал сказанное: милиха — власть, штинкер — вонючка, он же стукач, гонев — вор. А что такое курва? Но спросить у бабушки не решался. Вдруг — слово неприличное, какое детям знать не положено? И получится, что я подслушиваю. А я не подслушиваю. Я сопереживаю: лишь бы не было погрома!
Между бабушкой и мной еще тот разрыв во времени, в семьдесят пять лет. Она родилась в 1870-м, через девять лет после отмены крепостного рабства в России, я в 1945-м, в год Победы над фашистами. Ее представления о погроме почерпнуты из личного опыта. Мои? Я даже книжек о погроме не читал, их не держали на полках ни в одной библиотеке. Но визуально эта стихийная неприятность представлялась в виде наблюдаемой из окна развалки — разрушенного трехэтажного дома, прежде ювелирного магазина. Не иначе, как на войне и произошел с ним форменный погром. Прямое попадание бомбы, и здание рассыпалось до основания, оставив в целости, но без перил, лестничный пролет на второй этаж. В потайных закромах, однако, под цементной пылью и наносной землей, сохранило оно драгоценные искорки «буржуазного счастья» — фиолетовые бисеринки, янтарные бусы, разноцветные камешки и всякое прочее, чему названия в мозговых клетках не отыщется и под микроскопом.