Некошные все так же размеренно и неторопливо допили из своих стаканов что-то, что на деле оказалось не водкой, а какой-то гремучей смесью и, довольно крякнув, опустили стаканы, дзонькнув их стеклянными донышками о поверхность стола, и, протянув руки к блюду, взяли каждый по кусочку ржаного хлеба. Затем они все так же синхронно поднесли ломти хлеба к носу и, глубоко втянув его ржаной, кисловатый аромат, точно затянувшись сигаретой, прикрыли веками глаза да довольно потрясли головами, так что с них вниз посыпалась серая и ореховая пыль, укрывшая ровным плотным покрывалом и чугунок с борщом, и стаканы, и закуску на блюдах, и тарелочки. Еще пару секунд виднелось лишь это серовато-ореховое покрывало, а потом оно исчезло вместе с посудой, словно было проглочено, уступив место темно-коричневой деревянной столешнице, которая тоже, наверно, была голодной.
Шайтан и Луканька открыли глаза и, запихнув ломти хлеба в рот, мигом их проглотили, даже не пережевывая, после чего они неторопливо поднялись на ноги и, глянув с ненавистью на скорчившегося хозяина дома, мычащего, подсигивающего на месте, тихонько захихикали.
– Видать, ему больно, – указуя на Витьку пальцем, ехидно констатировал Луканька. – А ведь мы ему говорили: не пей… А он что, слушал? Он вообще кого-то слушал? Кого-то любил, жалел на этом свете: бабку, деда, мать, отца, жену, сына, брата?..
– Нет, никого не любил, никого не слушал и не слушает, – согласно кивнув головой, заметил Шайтан.
«Курлы-курлы-курлы, беги-беги-беги..» – услышал Виктор слова – такие тихие, пролетевшие возле свисающих паклей волос, и легкий ветерок, едва задев его опухший язык, на миг снял боль.
«Бабуся», – эта мысль ударилась где-то внутри обезумевшего от боли мозга с такой силой, что вызвала сильнейшее головокружение, а по исхудалому телу хозяина дома пробежала крупная дрожь, покрывшая кожу похожими на гнойные пузыри волдырями.
Понимая, что если прямо сейчас он не последует совету бабуси, то погибнет, Витюха разогнулся, выпрямив спину, и перед глазами его появилась вроде как мгновенно выехавшая из окна плотная, непрозрачная гардина, загородившая стол и стоящих на нем некошных. Отделив его, Веточку, от них – Луканьки и Шайтана.
И на черном полотне гардины Виктор Сергеевич увидел ссутулившуюся фигуру бабушки. Она была одета в темно-коричневую юбку и белую блузочку, обшитую затейливыми рюшечками, да в цветастый платок, под который были убраны ее каштановые с проседью волосы. Баба Валя, уткнув лицо в раскрытые ладони, тихо стеная, горько плакала, и крупные слезы, проскакивая сквозь разведенные пальцы, падали прямо на усыпанный деревянными опилками, мельчайшей пылевидной трухой, останками угля, кусками веревок, рваными частями пакетов, тряпками, окурками, негодными пробками, отходами, гнилью пол…
