В одной половине кадра нежно разводит руками Меримама, а Мери-мальчик опасливо бродит в отведенной ему части.
Когда же они обнимаются, то кто‐нибудь из двоих стоит спиной к зрителю.
Если спиной мама, значит, мама поддельная. Если спиной сын, то сын этот фальшивый.
Все сцены игры Мери с самой собой призрачны и просто неестественны.
Такое совместительство страшно мешает игре. А как это надоедает, и передать невозможно.
Двухчасовой компот из двух Мери.
Проделана вся эта неумная комбинация для того, чтобы поразить зрителя сходством сына с матерью.
Сходство получилось поразительное. Даже нечеловеческое какое‐то, слегка пугающее.
Логическим следствием всего этого была бы новая картина, где Пикфорд будет играть сразу бабушку, мать и дочку. Надеемся, что это не случится.
Играет же Мери по-прежнему превосходно. Причем Меримальчик во много раз лучше Мери-мадам.
У матери положение драматическое, что вообще Пикфорд удается слабо. Только один раз лицо дамы показало разнообразные, трогающие чувства.
Посланец мерзкого старика – лорда Уэрделя требует сына в Англию. Тяжесть минуты усугубляется еще тем, что на кухне горит жаркое. И дама жалко улыбается, теряя в одно время сына и дешевый обед.
Настоящего мальчика из Пикфорд не вышло. Вышла переодетая девчонка.
Она прекрасно дерется, но мальчики так не дерутся. Для этого у Мери слишком много злости. Прежде чем ударить своего врага, она с минуту прыгает от ненависти. Юные озорники мужского пола так не делают. Они бьют сразу.
Поскольку мнимый мальчик не мешал самому себе (появляясь в образе мамаши) и мог свободно бегать по всему экрану, он сделал все, что полагалось не в меру сентиментальным сценарием.
Смягчал сердце черствого лорда, водил дружбу с немытыми деревенскими детьми (жадные ребята, приглашенные на паштет в замок, съели даже розу, предварительно посыпав ее перцем), вырывал себе зуб веревочкой и в конце концов с помощью своих американских друзей – бакалейщика, торговки яблоками и чистильщика сапог – на радость свободолюбивым американцам сделался прямым наследником лорда.
Монтажер, пользуясь тем, что в начале картины лорд Уэрдель имеет злобный вид, пытался было сделать из него феодального демона и угнетателя землеробов.
Этого, пожалуй, не стоило делать. Старик под благотворным влиянием Мери быстро подобрел, даже плакал иногда, даже играл на губной гармонике.
Вообще, ясно стало, что такой старик мухи не обидит. И надпись, возвещавшая о жестокостях феодала, пропала даром.
