Алина плакала лучше и трогательней всех на земле.
Фирмой она была законтрактована на роль плаксы, с обязательством проливать слезы не мене чем в трех картинах за год.
Глава фирмы говорил, что такого доброкачественного навзрыда он еще не видел.
Даже когда вконец уже исцарапанную и драную ленту вертели в каком‐нибудь замороженном Архангельске, и тогда вид плачущей Алины производил свое обычное действие.
Разница была только в том, что чикагский или парижский зритель взволнованно сморкался в платок, а архангельский, по некультурности и приверженности к старому быту, обходился без платка.
На всех экранах мира мерцали влажные глаза плачущей Алины, к трижды прославленной плаксе валила публика, слава и много денег.
Поэтому удивление было велико, когда Алина забросила свое щемящее душу амплуа.
Причиной была небольшая война, миниатюрная, так говорили, боевая прогулка с целью укрощения каких‐то негритосов.
Или эскимосов.
Точно, в конце концов, никто не знал. Великая держава удовольствовалась тем, что решила победить, а кого – это уже не было так важно.
Как раз в эти бряцающие дни работа на фабрике застопорилась. Великая плакса заболела.
Глава фирмы на взбешенном автомобиле летел к ней через весь город. И, понурясь, мчался назад во весь опор.
– Плачущая Алина четвертый день дохнет от головной боли и играть не может.
Фабрика оцеплена. Операторы ходили, засунув руки в карманы, прекраснейшие солнечные дни пропадали, статисты валялись на конторских диванах и почему‐то требовали сверхурочные.
Деловое сердце главы фирмы разрывалось.
– Через два дня, – говорил глава, – я буду плакать лучше, чем Алина.
Он был из Нью-Йорка и любил сильные выражения.
Но через два дня великая плакса не выздоровела, и для главы фирмы настали подлые времена: он нес убытки.
Между тем будущие покорители негритосов или эскимосов все эти дни грузились в порту.
От резких звуков военной музыки солдаты холодели. Барабанная осыпь наводила на мысль о смерти и раздраженных, без всякой охоты покоряющихся негритосов.
Но пока трубы скрипели и нагло подсвистывали флейты.
Даже глава фирмы остановил на минуту свой неудержимый мотор, чтобы полюбоваться зрелищем.
И тут он увидел то, что долго потом называл:
– Мой якорь спасения!
Глава всегда находил подходящие слова.
Он прыгнул из мотора и обратился к «якорю» с ошеломительной фразой:
– Сколько раз в неделю вы сможете плакать, как сейчас?
Молодая женщина изумленно подняла свои залитые слезами глаза.
