Затем неприятные ощущения постепенно отступают и почти исчезают, когда они поворачивают к Финнбаке. Дорога круто уходит вверх, оставляя внизу мерзлую землю. Штабели мокрых бревен угрюмо высятся возле начала лесовозной дороги. В глине застыли следы трактора и лесовоза. По земле волокли бревна и ветки.
Подъезд к красному сельскому домику в течение недели был весь изъезжен машинами «Свенск фильминдустри». Под широкими шинами обочины превратились в месиво грязи, полное мутных глинистых луж и глубоких следов от протекторов, которые успели наполниться новым гравием.
Люди что-то кричат друг другу, протягивая к дому кабели через мокрый, поросший травой склон. Полоса снега пролегает вдоль влажного бетонного фундамента. Треснувшую черепицу прислонили к подвальному окну.
* * *
В школьном зале, уткнувшись лбом в затылок Гуннара, сидит Ингмар, усталый и ищущий человеческого тепла. Он поворачивает лицо и говорит, что примерно так ее и представлял.
— Если ты понимаешь, о чем я.
Он ходит между школьными партами, показывает, где должна стоять камера.
— Да потому что сначала будут видны только две спины, а потом уже ты сядешь.
Ингрид кивает.
— Попробуй.
Она садится.
— Ты на нее не смотришь, когда врешь, — объясняет он. — А когда вы переходите к жесткому разговору, Гуннар, то должны быть предельно открыты.
— Что может быть проще, — шутит тот.
— Понимаю.
— Да, раз ты смог написать это за полдня, значит, я запросто это смогу сыграть.
— Предельно открыты.
— Разумеется, — заверяет Гуннар.
Они улыбаются друг другу, но все же невольно чувствуют, что конфликт остался нерешенным. Ингрид садится за орган и играет, Ингмар, остановившись, смотрит на детские рисунки на доске объявлений, на свет, падающий на пол из камина.
— Разожгите завтра камин углями, — говорит он. — С деревом у нас ничего не выйдет, слишком сильно трещит.
— Это точно, — соглашается Стиг.
— Надо бы записать, — добавляет К. А.
— Ну что, пройдемся последний разок по всей сцене? — тихо спрашивает Ингмар.
Все замолкают и встают у стен.
— Я устал от твоей близорукости, — тихо говорит пастор. — От твоих неловких рук, твоего вечного страха, твоих боязливых нежностей. Ты вынуждаешь меня вникать в твои физиологические подробности. Больной желудок, экзема, опасные дни, отмороженные щеки.
Так, все вдруг переросло в театр, замечает Ингмар. Зритель целиком концентрируется на образе актера.
Электрики, монтажники, звукотехники.
Единое дыхание, одни и те же слова.
