— Да, но…
— Хочу сказать тебе, что играешь ты потрясающе, — поспешно говорит он. — Вы оба великолепны.
— Если немного порепетировать, я чувствую себя совершенно уверенно, — говорит Ингрид.
Ингмар вспотел, он стягивает с себя свитер.
— Конечно, — говорит он, глядя на Ингрид. — Не знаю, стоит ли обсуждать, что происходит в тот момент, когда она появляется со своей экземой.
— Я бы попробовала по-всякому.
— Да, только не забывай, Ингрид, что пора завязывать с этими вариациями.
Он хохочет, почесывая затылок.
— Но попробовать ведь не мешает.
— Я знаю одно: все должно быть предельно чисто и просто. Я все это уже видел.
— Но актер постоянно должен анализировать, какие… — говорит Гуннар.
— Не забивайте себе голову, — перебивает Ингмар. — У вас и так все уже есть. Отработанная техника и прочее… Но в тот момент, когда вы начинаете думать, что выходит скучно, вот тогда действительно становится довольно скучно. Разве нет, Гуннар?
— В каком смысле?
— Разве не правда, что только посредственности нуждаются в том, чтобы пускать в ход всякие техники?
Он смеется. Гуннар вскакивает и швыряет сценарий.
— Гуннар! Я вовсе не хотел сказать, что…
Тот уходит. Ингмар садится.
— Ну что, я должен его догнать?
— Думаю, да, — говорит Ингрид.
Он встает и выходит из павильона. С низкого бурого неба сыплется дождь, плавно переходящий в мокрый снег. Ингмар идет к стоянке мимо луж с жухлой осенней листвой и садится в машину.
* * *
Миновав Стургатан, освещенную тусклым солнечным светом, который льется словно сквозь купол грубо отшлифованного стекла, они оказываются в квартире и садятся за маленький столик.
Глаза вглядываются в черное пространство вокруг, таращатся на неподвижную темноту, которая начинает медленно вращаться, образуя обитые свинцом пластины.
— Карин пошла на кухню? — шепчет Кэби.
— Не знаю, — отвечает Ингмар, поворачивая настольную лампу.
Его лица касается серый свет. Язвительные контуры напряженных челюстей, темный пиджак почти сливается с чернотой картины, написанной маслом.
Кэби сидит на одном из деревянных густавианских кресел. Она моргает, всматриваясь в очертания Ингмара в темноте, наклоняется и берет его за руку.
Рука совершенно окаменела.
Она вздрагивает от неожиданного грохота.
Словно листы железа громыхают о дерево.
Карин случайно оборвала занавеску, когда пыталась отодвинуть ее, чтобы впустить в комнату немного вечернего света. Она стоит, прижав к себе темную сетчатую ткань.
— По-моему, стало чуть-чуть светлее, — говорит Ингмар.
