— Предложение деловое, согласен, — объявил Шадрин.
Собрался командный состав. Шадрин изложил обстановку. Говорили мало. Предложение об отводе основных резервов к Спасску и о бое под Успенкой было принято.
Тихон отдал честь, вышел из вагона. Погнал коня в бригаду.
До утра Шадрин с Дубровиным уточняли детали нового приказа, решали вопросы организации предстоящего боя.
Когда над волнистой грядой сопок показался багровый диск солнца, командующий фронтом встал, потянулся.
— Поедем в город, поглядим, что там творится.
Они сели в шестиместный «фиат», захваченный моряками при налете на белогвардейский штаб. За рулем сидел матрос, на заднем сиденье у станкового пулемета — другой матрос.
У скалистого обрыва машина остановилась. Светлая, пронизанная солнцем Уссури вилась среди кудрявых дубрав. По берегам раскинулись просторные луга. Буйно цвела степь.
— Нигде нет такого изобилия цветов, как здесь, — осматривая из-под ладони заречные дали, проговорил Дубровин. — Гляди, Родион, какая красота!
Над зарослями тальника, разросшегося в заводи, поднялась стая уток, покружилась в воздухе и снова села на реку.
— Крохали! — прошептал Шадрин, и голос его дрогнул.
— Охотник, видать, заядлый?
— А кто же, Володя, в наших краях не охотник?
Дубровин сбросил с себя одежду. Крепкое, коричневое от загара тело мелькнуло над обрывом и исчезло во взметнувшемся фонтане.
— Догоня-я-яй! — понесся его голос над рекой.
Шадрин помедлил. Подошел к обрыву, зажмурился: сажен шесть до воды будет.
— Что же, товарищ командующий, моряками верховодите, а водичку не уважаете, — кольнул его шофер.
Шадрин прищурился.
— Тяжеловат, во мне поболе шести пудов.
Цепляясь за кусты тальника, спустился на берег и, осторожно ступая по каменистому дну, побрел в реку. Лег на воду и поплыл размашистыми саженками, легко и быстро.
Бодрые, освеженные после купания, они сели в автомобиль.
Сенокос был в разгаре. Ровно взмахивая литовками, шли косари. Женщины гребли, копнили, метали стога. Кони на волокушах тащили разлохмаченные ветром копны. Высокие зароды торчали на полях.
— Как же здесь сражаться? — вздохнул Дубровин. — Правы ревкомовцы.
У густого кустарника машина остановилась. Вокруг родника, что упруго бил из-под корней ясеня, сидели косари, полдничали.
— Здоровы будьте! — поздоровался с крестьянами Шадрин.
— С нами присаживайтесь.
Косарь с черной бородой начерпал холодного варенца из бочонка, стоящего в роднике, подал деревянные ложки. Румянощекая молодица кинула гостям длинное полотенце с вышитыми на концах петухами, подвинула деревянную чашку с тертой редькой.
