Чувствуя подступившую к горлу тошноту, он оглядел избу. Вповалку на деревянной кровати, в ветхом тряпье лежали дети — три коростливых мальчика, старшему из них было лет двенадцать, и совсем маленькая девочка. Голые животы у ребятишек были вздуты, а скуластые лица посинели и стали похожими на старые трухлявые грибы.
Распластав по столу безжизненные мосластые руки и уронив на них ничем не покрытую голову, болезненно подремывала молодая черноволосая женщина. Это и была Тайка. Она никак не отозвалась на протяжный скрип двери. Она была как мертвая.
Казарин в растерянности постоял у порога, затем стремительно, словно кто-то толкнул его в спину, подошел к столу.
Дети, уставившиеся на него испуганными большими глазами, по-щенячьи заскулили, стремясь отползти в зеленый от плесени угол, подальше от незнакомого человека с наганом. Но руки и ноги совсем не слушались их, а тяжелые головы сами падали в грязные лохмотья.
— Ну что вы? — ласково сказал им Антон сиплым, надтреснутым голосом, думая о том, что нужно сейчас же, немедленно, как-то помочь этой семье.
— Нам нечего есть, — по-русски еле слышно проговорила Тайка и тут же, увидев среди бойцов, вошедших в избу за Антоном, двух хакасов, перешла на хакасский язык. Что-то объясняя, она запиналась, судорожно всхлипывала, а туманные и закисшие в уголках глаза блуждали по избушке, словно незрячие, ни на чем не останавливаясь.
Антон почувствовал, как от волнения у него на лице, на шее, на груди выступает испарина, он рванул ворот гимнастерки и вытер платком лоб. Прежде ему не доводилось видеть ничего подобного. Семья самого Антона жила не богато, но не помирала же с голоду. Как это так? Кругом с песнями новая жизнь строится, создаются колхозы, а здесь дети совсем оголодали, уже не держатся на ногах, и никому до них нет никакой заботы.
— Товарищи, — сказал он своим спутникам-бойцам отряда. — А ну на стол хлеб и сало!
Тайка вздрогнула всем телом, попыталась подняться навстречу Антону, но соскользнула с чурбака и вяло осела на пол, и заговорила еле слышным, горячечным шепотом. Это был даже не шепот, а один неестественно долгий, мучительный стон.
— Что она? — растерялся Антон, кинувшийся к ней, чтобы поднять Тайку.
Милиционер, взяв Антона за локоть, остановил его, сказал подавленно, очевидно, стыдясь того, что раньше ничем не помог этой семье:
— Она без памяти. Бредит.
Антон сказал бойцам, чтобы они непременно покормили ребятишек и Тайку, а сам — на коня и в Чарков. В магазинах золотоскупки при крайней нужде чекистам разрешалось иногда брать кое-какие продукты, продававшиеся на золото, правда, самую малость. И сейчас после недолгих разговоров со знакомым старичком-завмагом ему отпустили полмешка муки, голову сахара, прокопченный свиной окорок, немного крепкосоленой горбуши и конфет. Это было невероятное везение, на такое Антон не смог бы рассчитывать даже в самых смелых своих мыслях. Летел он в Кискач, будто на крыльях, представляя, как удивятся обилию продуктов не только Тайка и ее дети, но даже бойцы, получавшие не столь уж скудный паек. Оказывается, если захотеть, то все можно сделать, вот сделал же он!
