— Ничего, Пат.
— Да нет! У вас нет чувства юмора. Нужно смеяться! Жизнь прекрасна!
— Не так прекрасна, как вы.
— О, фрэнчи! Маленький фрэнчи!
Ее губы бабочкой порхнули по его щеке.
— Я красивая?
Он передразнил ее.
— Ужасно.
— Нет! Не ужасно! Я старая. Мне двадцать семь. А вам?
Он колебался.
— Угадайте.
— Тридцать восемь.
— Нет. Я на десять лет старше вас. Тридцать семь. Я знаю, что выгляжу старше. Но я прожил такую жизнь…
— О, расскажите мне!
— Я страдал.
— Женщина? Две женщины? Три женщины?
Он непринужденно взмахнул рукой.
— Да нет! Живопись. Это хуже, чем все женщины. От нее умирают, как Ван Гог.
— Умирают также и из-за женщин.
Движением руки он отмел такую возможность.
— Только не я.
Он повторил несколько стандартных фраз, услышанных по радио или вычитанных во «Франс-Суар»:
— Еще очень молодым я хотел выразить мир в цвете. Мне было пятнадцать лет, когда я покинул свою семью. Я воевал в Индокитае, я хотел увидеть вблизи преломление цветов Востока, а также — страха.
— Страха!
Она пришла в восторг.
— Да, у страха есть свои оттенки. Говорят: «Белый от страха». «Зеленый от страха». И это правда. Но нужно жить рядом с ним, чтобы изучить его нюансы.
Вероятно, она с трудом понимала эти тонкости французского языка, но какое это имело значение — она подняла на него глаза. В них не было ни тени подозрения, они не примеряли на спину этого мужчины жалкий серый халат продавца.
— К несчастью, — вздохнул он, — торговцы пока не поняли мою живопись. Я мало зарабатываю… Но, — горячо продолжал он, почти веря в это, — я не отчаиваюсь. Однажды успех придет.
— Я в этом увэрена, Анри, увэрена. Вы покажете мне свои картины?
Его на мгновение охватила паника. Такого поворота событий он не предусмотрел. Но это означало также, что она согласилась бы зайти к нему домой…
Он кивнул.
— Конечно, Пат, конечно.
Толпа педиков в матросках, в ботинках, покрытых грязью пяти континентов, гватемальские писатели и пригородные убийцы — все встречались на фестивале в Сен-Жэрмен-де-Пре.
Там были кафе, где появление в сопровождении женщины расценивалось бы как признак не очень хорошего тона. И другие — от которых несло эфиром. А некоторые хранили наивную верность «экзистенциализму» сорок шестого года.
Здесь играли на гитаре, сидя на тротуаре. Поливали грязью начальство. Крыли обывателя — с досады, что он присоединился к ним так поздно. Девственницы из шестнадцатого округа здесь напускали на себя вид дешевых портовых шлюх. Комедианты и министры ели в хорошей компании «У Липпа» кислую капусту. Поскольку здесь, несмотря ни на что, были приличные заведения, где одна только стоимость коньяка, без помощи полиции, держала на расстоянии подозрительных посетителей.
