— След от машины тогда уже был?
— След? — Истопник задумался. — Не помню… Наверное, был, не по нему же она проехала.
— У кого в доме есть машина? — я взглянул в сторону железных гаражей.
— У него и еще…
— У кого это «у него»?
— Да у отчима, и у того, на пятом этаже, — старик указал на противоположный дом.
Судя по следу, машина направлялась отнюдь не в гараж, не сговариваясь, мы с лейтенантом пересекли двор и очутились возле елки с ободранной корой.
— Бампер «Волги», — уверенно произнес лейтенант. — Я уже проверял.
И вдруг я вспомнил, что до сих пор не высказал терзавших меня сомнений. Мне показалось, что я молчал слишком долго и что молчания этого уже ничем не восполнить.
Мы стояли вдвоем, но я все-таки отвел лейтенанта еще немного в сторону.
— По телефону вы говорили о самоубийстве. Какие у вас основания?
— Вот протокол, уважаемый Заал! — он с готовностью протянул мне протокол устных показаний. Он давно держал этот листок в руке, видимо, думая, что я знаю о его существовании, и ждал только знака, чтобы передать его мне.
Гражданка Муджири, проживающая по Виноградной ул., № 16-б, свидетельствовала, что в течение двух последних недель ее сосед Иродион Парменович Менабде держал взаперти своего пасынка Паату Хергиани.
Почему он не отпускал ребенка в школу, чем провинился Паата — гражданка Муджири не знает, только каждый вечер из квартиры Менабде доносились крики и детский плач. Раз или два, спускаясь по лестнице, она слышала голос Иродиона Менабде. Он кричал: «Я тебя убью, негодяй, за то, что ты меня на весь город осрамил! Лучше бы ты под машину попал или в реке утонул!..»
Иродион Менабде бил мальчика. Об этом гражданке Муджири рассказывала мать Пааты Хергиани…
По тому, как поспешно отвернулся лейтенант, значительно более опытный в таких делах, чем я, я понял, что не сумел скрыть волнения. Да, я ужасно волновался… Что же получается? Отчим довел мальчика до самоубийства? Нет, я не мог в это поверить. Всем своим существом, обретшим неведомых ранее союзников, я был готов бороться за свое убеждение, заключавшееся в том, что ребенок, подросток НЕ МОГ пойти на такой шаг.
«Сегодня, сейчас, в наши дни, — думал я разгоряченно, — когда я, когда мы все живем на этой земле, в этом городе, не может мальчишка кончить с собой. А если это так, значит, я виноват, значит, все мы виноваты…» Нет, я не мог смириться с этой мыслью, тогда все теряло смысл — солнце, цветы, радость.
Выходит, что в это утро я не преступника искал, а спасал свою собственную веру в жизнь.
