Такое я слышал впервые. Наверное, это придумал какой-то башковитый шутник, который работал у них много времени спустя после войны.
— Я вас внимательно слушаю, дорогая, — сказал я. — Что же дальше? Она подняла голову.
— Не называйте меня «дорогая», черт побери! Вы знаете, откуда у меня эта информация? Не с нашей стороны — с их! Уже многие годы мы выслушиваем подлую пропаганду об американской «Mordsgruppe[3]» — слышим, посмеиваемся и опровергаем все эти домыслы, как можем, убежденные, что это всего лишь их неуклонные потуги оправдать существование собственного контингента наемных убийц. Помню, я была еще в парижской резидентуре и сама хохотала от души, когда кто-то на полном серьезе спрашивал у меня, не знаю ли я о таком Маке в Вашингтоне, которому стоит только указать пальцем на человека — и через некоторое время находят его труп. «Дорогой мой! — отвечала я в таких случаях, хихикая. — Неужели вы и впрямь думаете, что мы так работаем?» Но ведь именно так мы и работаем, не правда ли?
— Закончите ваш рассказ, Сара, — сказал я. — Давайте не будем тратить время на риторические вопросы.
— Когда нас предупредили о вашем прибытии, я сразу поняла: что-то тут не так, — продолжала она. — Хелм, разве мы растеряли все наши идеалы? Неужели им и впрямь удалось низвести нас на свой уровень? Неужели мир просто расколот на два враждебных лагеря, между которыми не существует никаких моральных барьеров? Мне просто было необходимо взглянуть на вас — вот почему я поехала в Гетеборг, хотя это было грубейшим нарушением правил. Мне надо было посмотреть, что за человек… Нет, я не буду с вами работать, Хелм. Я помогла вам, как могла. И теперь…
— И теперь — что?
— Неважно. Вы, конечно, можете подать официальную жалобу по своим каналам. Вы даже можете снять меня с должности.
— Не беспокойтесь, — сказал я и нащупал ручку дверцы. — Ни о чем не беспокойтесь, Сара. Продолжайте заниматься сбором и анализом важной информации…Ну, а я, пожалуй, вернусь в отель. И, пожалуй, лучше пешком — ибо ушел я именно пешком…
— Хелм, я…
— Что?
— Не смейтесь надо мной из-за того…
— Я и не собираюсь над вами смеяться, дорогая. Я уважаю все ваши чувства, все до единого.
— Разве вы можете понять, что я чувствую?! Неужели я не могу раскрыть вам глаза на то, как все это дурно?
Моя жена задавала мне те же вопросы. Она хотела, чтобы я понял ее чувства — и я все очень хорошо понимал. Она хотела раскрыть мне глаза на то, как это все дурно, — и я все видел. Все видят, что дурно в мире, и все только об этом и говорят — точно до сих пор не замечали, — но никто не может дать никакого практического совета, как сделать мир лучше. Когда-нибудь придет день, и мы будем питаться одними химикалиями и перестанем убивать животных. А пока мы жрем мясо и воспринимаем мир таким, каков он есть. По крайней мере, некоторые из нас.
