– Любовь Николаевна, сердечно благодарю вас за приезд и выраженные соболезнования, я очень тронут…
Моника выступила вперед. Если бы не общая невыразительность ее лица, то пожалуй можно было бы сказать, что ей – отчаянно любопытно…
– Любовь Николаевна, вы, конечно, соблаговолите остановиться у нас…?
– Нет, Моника Станиславовна, Валентин Юрьевич, я нынче же в ночь отправляюсь обратно, в Синие Ключи. У нас там сейчас все так неопределенно, да как впрочем и везде… Но надо быть начеку, каждому на своем месте…
Неожиданно по-детски расплакалась Ирина Всеволодовна:
– Где? Где теперь мое место?!..
– В сердце вашего сына и в благодарной памяти всех тех, кого спас и вылечил за свою долгую жизнь Юрий Данилович! – быстрее всех нашлась Люша. – Разве он смог бы быть таким эффективным, если бы вы не обеспечивали ему всех условий… И еще… Вы позволите, я вам после напишу?
– Да… но… разумеется, да!
Ирина Всеволодовна никогда не видела безумную девочку, которую много лет назад консультировал ее муж. Не довелось ей знать и эротическую танцовщицу, покорившую предвоенную Европу и, в числе многих, ее сына. Но эта серьезная и грациозная молодая дама в старомодном, времен детства самой Ирины Всеволодовны, трауре выглядела и вела себя… интригующе… да-да, именно интригующе…
– Договорились, Любовь Николаевна. Я буду ждать вашего письма. Надо же мне теперь хоть чего-то ждать…
– Господи, какое счастье, мама, кажется, отвлеклась, а то я уже начал бояться за нее… – прошептал Люше Валентин. – Но что, собственно… а впрочем, какая разница… Люша, я понимаю, сейчас это более чем неуместно, но дальше будут поминки, а потом ты уедешь, а я должен искать твоего совета…
– Не будет совета. Решай сам. Где находится трактир «У Марыси», ты должен помнить, если забыл – Столешниковский переулок.
С неба закапало. Надо было уходить с улицы. Дождь вот-вот перейдет в снег… а скоро снег и насовсем ляжет, да и что сказать, двадцать четвертое октября – пора.
* * *
– Машенька, я подумал, может, тебе следует об этом знать…
Нестарый еще человек с въевшимися в кончики пальцев чернилами нерешительно заглянул в дверь трактирной кухни, где Марыся Пшездецкая визгливо ругалась со своим поваром, которого все звали Французом (якобы из-за того, что он когда-то учился поварскому делу в самом Париже, но так это или не так на самом деле, никому не было доподлинно известно). Маленький Валентин сидел на полу и играл тремя деревянными ложками и пригоршней грецких орехов.
