За окном зацокали копыта. Беспорядочные шаги, голоса… на секунду снова стало тихо, а потом раздался громкий стук в дверь.
– Так, – сказал Майкл.
Взял подсвечник. Остановил Анну Львовну, бросившуюся было к двери.
– Это от наших! Аморе хуже?..
– Погоди, я сам.
Уже в дверях обернулся.
– Подожди в детской.
И молча показал глазами на портмоне.
Она поняла, быстро взяла и спрятала под шалью. Хотя все равно была уверена, что это – за ней, и надо бежать к Аморе.
Уверенность эта пропала сразу, как открылась входная дверь и люди вошли в переднюю – чужие, бесцеремонные, громкие. Анна Львовна отступила в глубину коридора, слушая, как они заполняют пространство и говорят, кажется, все разом – напористо и вроде бы очень отчетливо, но невозможно разобрать ни слова. Запах, вернее, тяжелая смесь запахов – железо, пот, деготь… как на рынке или на вокзале, когда-то она и представить не могла, что придется оказаться в таких местах и почувствовать это… только еще страшнее, потому что было еще что-то, что-то отвратительное, кисло-сладкое…
Потом Майкл сказал:
– Этот дом защищен дипломатической неприкосновенностью. Вот документ, можете убедиться… – и внезапно, резко сменив тон:
– What’s happening (что происходит), Лиза?!..
– Лиза?..
Анна Львовна сумела таки остановиться возле самой передней. Выглянула очень осторожно, так, чтобы эти не заметили ее.
Да, там и правда была она, сестра Лиза, Луиза Гвиечелли.
Вернее… Как она называла себя тогда, в суде? Товарищ Екатерина. Именно – товарищ Екатерина. Полузнакомая взрослая женщина в блестящей, будто мокрой, кожаной куртке и красной косынке, завязанной сзади, по-революционному, туго стягивая смоляные кудри. И с каким-то большим оружием в руке.
– Che casino (какой ужас), – одними губами прошептала Анна Львовна, бесшумно подаваясь назад.
Теперь она не видела Лизу. Но зато услышала ее голос – резкий, жестяной:
– Вам сказано, акция по выселению.
Ее перебил кто-то другой – молодой, нервный, подхихикивающий, Анна Львовна наконец-то начала различать и понимать эти голоса:
– Да ладно те, папаша, брось ерепениться! Вали отседа, и будешь цел…
«Папаша? Это Майкл – папаша?!»
– Еще кто в доме есть? Бабы, дети…
– Вещей не брать, только что на себе…
– Нее, положено: стол и стул!
– Да иди ты…
Гогот. И снова – Лиза, жестко и властно:
– Всем молчать! Черт с вами… можете пока оставаться. Только сдайте ценности.
«Выселение? Акция? Как бы не так! Ох, Лиза! Лиза…»
Она отступила еще на шаг, осторожно устраивая портмоне за пазухой и вспоминая, уложила ли бабушкины изумруды, которые хотела спрятать отдельно – на себе, – или так и оставила в спальне на туалетном столике. Ах, да Господь с ними! Скорее – к детям, в охапку и через черный ход… И бросить Майкла?!
