– Барин, глянь, что у меня есть!
Обернулся – Шаляпин! Шаляпин, снова одетый как казанский сапожник Федька Косой, собственной персоной! Все-таки не утерпел! Подкараулил меня.
– Федор Иванович, – сказал я строго. – Останьтесь здесь. Шутки кончились. Там, куда я пойду, мне будет не до вашей безопасности.
– Глянь! Глянь!
Я посмотрел на цилиндр, который мне протягивал переодетый и загримированный певец. Небольшой тубус, свернутый из черного картона, заканчивался выпуклым стеклом. На тубусе – латунный переключатель.
– Что это?
– Это, Владимир Алексеевич, – ответил он своим нормальным голосом, улыбаясь, – штукенция, чрезвычайно полезная во всяких темных помещениях. Я его по случаю купил в Нижнем Новгороде. Американский фонарь «Эвер Реди». Работает от гальванической батареи. Но при этом компактный и легкий.
Он передвинул рычажок, и стекло неярко засветилось.
– Хватит ненадолго, потому как батарея уже прилично старая. Но на крайний случай – пойдет, – сообщил Шаляпин и, выключив фонарь, спрятал его в карман своего пальтишка. – Ну что, пошли?
– Ох, смотрите, Федор Иванович, – встревоженно сказал я. – Сгинете под Хитровкой – меня потом публика на кусочки порвет.
– Так и вы там сгинуть можете! – отозвался Шаляпин. – А вдвоем нам не так уж и страшно будет!
И мы начали спуск в хитровский ад.
Как оказалось, там нам были совсем не рады.
Первым нам встретился городовой Рудников. Он стоял, привалившись плечом к будке у ворот. Увидев нас, Рудников выпрямился и направился в нашу сторону.
– Господин репортер, – выговорил он с плохо скрываемой антипатией, – снова к нам?
– Да.
На Шаляпина он, казалось, не обращает внимания. Возможно, моя шутка про «знакомого генерал-губернатора» все еще работала, и Рудников, не зная, как к ней относиться, просто решил вычеркнуть Шаляпина из своего поля зрения.
– Ну что же… Воля ваша. Однако имею вас предупредить. – Рудников набычился: – Как здешний городовой я не могу отвечать за вашу безопасность. Особенно теперь.
– А что такого теперь случилось? – спросил я встревоженно.
– Брожения насчет вас.
– Какие брожения?
Рудников помолчал, а потом усмехнулся:
– Разлюбили вас голодранцы.
Он развернулся и ушел, оставив нас с Шаляпиным перед входом в Хитровку.
Вечерний туман, смешанный с дымом, все так же лежал толстой грязной подушкой на этой площади. Мы все так же шли мимо торговок, но я заметил, что при нашем появлении голоса их сбиваются, они начинают говорить тише и провожают нас взглядами.
