Сын Иоселе, названный в память дела, — молодой человек восемнадцати лет с длинноватым бледным лицом, вьющимися черными волосами и с раввинским животиком, как и подобает молодому законоучителю, знающему оба Талмуда. Говорит он неспеша, и веки у него, как и у отца, всегда опущены. Реб Ошер-Аншл не имеет к сыну никаких претензий, ровным счетом никаких, но сегодня он срывает на нем досаду, накопившуюся против зятя:
— Зачем ковыряешь в носу?
Иоселе вздрагивает от испуга и почтительного страха перед отцом. Его сестра Циреле, широкая, грузная, со светлыми волосами, голубыми глазами и по-славянски вздернутым, как у гойки, коротким носиком, недовольно поглядывает на мужа. Она сразу поняла, что отец хоть и обратился к брату, но не его имел в виду. Не теряется только старая раввинша, толстая, рыхлая, с перекошенным от подагрических болей лицом и в сползающем на глаза парике.
— Чего ты так боишься? — обращается она к мужу и сдвигает парик на затылок. Раввинша воинственна, однажды это проявилось даже по отношению к Всевышнему. «Если, согласно Учению, женщины не обязаны слушать, как трубят в шофар, — так и не надо!» — заявила она и не пошла на Рошешоне в синагогу. Решительность жены обычно импонирует мужу, но сегодня реб Ошер-Аншл даже не улыбается и кричит на сына:
— Чего пялишь глаза? Пошли!
С сыном по одну руку и с зятем по другую отправляется реб Ошер-Аншл точно на заклание. Жена, дочь и внучки провожают его до дверей с такими лицами, словно он, а не полоцкий даян, должен предстать перед судом. Дорогой он все время подпрыгивает и не произносит ни слова. Но когда они входят в переулок благотворительных заведений, ему вдруг становится весело. Он замечает раввина с Тракайской улицы, реб Касриэля Кахане, тоже идущего в раввинский суд.
Реб Касриэль Кахане — высокий мужчина с рыжей бородой. Он никогда не выдвигает при ходьбе ногу более, чем на полшага. При этом он откидывается назад, будто сидит в кресле-качалке и медленно покачивается. Он умен и разбирается в деловых вопросах, и потому его приемная всегда полна торговцами. Он и арбитр, и третейский судья, и зарабатывает больше трех виленских раввинов, вместе взятых. Он не произносит проповедей, не толкует Учения, и никто до сих пор не знает, мизрахник он или агудасник. Поговаривают, что за умение разбираться в товаре и за дельные советы торговцы скотом приглашают его в компаньоны. Пробежав глазами газету, он уже знает, какие акции поднимутся, какие понизятся и какую валюту следует немедленно продать биржевикам на Рудницкой улице. И вот сердце его гложет досада, что сегодня, вместо того чтобы заниматься арбитражем, придется судить полоцкого даяна. Поэтому встрече с реб Ошер-Аншлом он рад не меньше, чем тот встрече с ним. Оба они по натуре миротворцы и ненавидят раздоры.
