— Синагогу я открываю к Минхе и к Майрив. А вам сейчас чего там надо? — с удивлением смотрит на него Цалье.
— Сам не знаю, разве что на несчастья свои посмотреть, — тянет и мямлит человечек, пряча голову в узкие плечи. — Я хочу посмотреть на объявление о полоцком даяне. Я муж агуны.
Цалье рассматривает Калмана водянистыми глазами, испещренными кроваво-красными жилками. Его лицо в лиловых пятнах становится еще лиловей и пятнистей, а мешки под глазами — еще более пухлыми. Он выпрямляется, задирает голову и поворачивается к Калману жесткой, как кусок жести, спиной, что обычно делает в ожидании стычки. Цалье ждет, что муж агуны начнет с ним драться за полоцкого даяна, как лавочники в синагоге. Но тот вдруг принимается вздыхать и жаловаться, что полоцкий даян сделал его несчастным: «Ой, каким несчастным он меня сделал!» Цалье вертит связку на пальце и морщится. Он мысленно сравнивает себя с этим человечком и раздумывает о том, что агуна не сумела отличить хорошее от плохого. Он бы такой молодой женщине подошел куда больше, да и она ему тоже. Его жена, пятая по счету, — старая квашня.
Если он так уж жаждет увидеть, как раввины разделали полоцкого даяна, то он может прочесть это объявление на дворе городской синагоги, говорит староста. Калман отвечает, что у него нет времени спускаться туда, потому что он кладбищенский хазан и должен идти на кладбище читать поминальные молитвы. Калман хочет взойти на крыльцо, но Цалье загораживает дорогу, словно боясь, как бы муж агуны не осквернил крылечка, и изрекает: «Если к миньяну не числят раввина, который позволил ему жить с замужней, то могут ли его, прелюбодея, допустить на кладбище поминать?» Калман отступает в испуге, но тут же им овладевает дикий гнев и он начинает кричать, что его не запугают, да и к тому же он еще и маляр.
— А какой человек пустит вас в свой дом красить стены? — таращит на него староста водянистые глаза с кроваво-красными жилками. — Послушайте меня, вместо того чтобы идти на кладбище, зайдите к жене полоцкого даяна, и тогда вы узнаете то, что известно всему Заречью. Раввинша кричит своему мужу, что он заступается за агуну ради их тайных свиданий. Даже те паршивцы, которые в синагоге галдели, почему, мол, я не зачисляю раввина в миньян, теперь заткнулись. Раввин, между нами будь сказано, встречался с вашей женой в Зареченской синагоге. Я, бывало, ждал до полуночи и потом тащился запирать синагогу, потому что считал, что он там сидит и изучает Талмуд. А оказалось — он там с вашей женой встречался. Если б у меня была такая жена, она раньше бы попала на кладбище, чем к чужому мужчине. Тьфу на вас обоих!
