– Я не заметил, чтобы Мэй устала! – Простодушно возразил девушке, Томазо.
Океанос улыбнулся.
– Я тоже не заметил.
Сильвия покраснела, посмотрела на молодого человека, на мальчика…
Мэй стало жаль ее, она хотела… чего? Поставить ее в неловкое положение перед Океаносом? Но зачем? Между ними ничего нет, и не может быть!
– Я действительно устала, – Сказала Мэй, обращаясь ко всем сразу. – Сильвия права.
Томазо посмотрел на нее с улыбкой, у него были красивые карие глаза.
– А вы любите «Буррито»?
Его отец рассмеялся.
– Он у нас фанат мексиканской кухни.
– Люблю!
Мэй улыбнулась мальчику.
– Палома – мексиканка, – Сказал ей Океанос.
Она балует нас…
Мэй посмотрела на него, она почувствовала, что он не договорил.
Он был словно смущен… самой человеческой из доброт – накормить ближнего своего.
Мэй подумала, когда-нибудь, мы, люди, будем жить на других планетах, и там никто не поймет человека, кроме другого человеческого существа!
Палома приготовила «Буррито» для Томазо, «Рыбные котлеты по-мексикански» для Сильвии…
– «Мясо в шоколаде»…
Палома поставила перед ней тарелку.
– Синьор попросил меня приготовить для вас что-то нейтральное, не острое, но и не пресное.
– Спасибо.
Мэй посмотрела на эту красивую женщину. Сама не зная почему, она не посмотрела на Океаноса – она этого хотела, но…
– «Солдада», – Вдруг прозвучал его голос. – В португальском языке есть такое слово…
Мэй посмотрела на него.
– Это состояние, которое испытывает человек – цитирую: «вот уже три месяца пребывающий на колеблющейся палубе корабля, когда родной берег остался так далеко позади, что вернуться туда уже невозможно (для этого попросту не хватит запасов воды и продовольствия); а в существование какого-то иного берега уже невозможно поверить (потому что пропал весёлый энтузиазм, охватывающий странника в начале пути) и есть «солдада». Но нет, это ещё не всё.
Устав болтаться между прошлым и полной неизвестностью (вместо привычного «между прошлым и будущим»), путешественник начинает испытывать ненависть к своим спутникам – без причины и даже без повода. Но он терпит, стиснув зубы, и не затевает свару, потому что знает: корабль сейчас подобен пороховой бочке и никто не пожелает стать безумцем, высекающим искры. И ещё он знает, что стоит ногам оказаться на твёрдой земле, и всё пройдёт: ненавистные чужаки снова покажутся ему добрыми товарищами по странствию в пленительную неизвестность. Поэтому на корабле воцаряется напряжённое, противоестественное дружелюбие, больше всего похожее на дрянную репетицию в самодеятельном театре. Можно было бы сказать, что это и есть «солдада», но это ещё не всё.
