— Боязно? — спросил он девочку.
Сперанца не ответила.
— Твоя мать гребла, как мужчина. Привычная была… Но ты морячка по крови, быстро научишься.
Сперанца крепче уцепилась за полубак и затаила дыхание.
Лодка, плывя вдоль берега, наискось резала волны. Гребни порой перехлестывали через борт и обдавали брызгами Цвана, который в такие минуты не мог удержаться, чтобы не соскользнуть на дно лодки.
«Минга, какая буря!» — шептал про себя старик.
Потом спросил вслух:
— А что, море всегда такое?
— Неплохо бы, — засмеялся свояк, — неплохо бы для нас, чтобы оно всегда было такое спокойное! Посмотрели бы вы на него, когда шторм. Ну и бушует!
«Минга, и это еще даже не буря! Что же будет, когда оно разойдется? Минга, куда мы отвезли девочку?»
Потом невозмутимость моряка и кажущееся спокойствие Сперанцы немного ободрили его.
Тогда он вспомнил одну вещь, о которой слышал когда-то, и тихо, осторожно, чтобы не качнуть лодку, протянул руку за борт и опустил палец в воду. Потом незаметно поднес его ко рту. Соленая!
Он повторил опыт и сплюнул.
— А вы, должно быть, соль-то никогда не покупаете? Вам стоит только поставить воду на огонь — и готово дело!
Свояк засмеялся.
Между тем Цван почувствовал какое-то странное недомогание. Кружилась голова, мутило…
Минуты через две он перегнулся через борт: его рвало.
— Плохо? — спокойно спросил свояк, едва взглянув на него через плечо.
«Минга! Они просто дикари! Ему до того плохо, что хоть ложись да помирай, а этот даже не остановится…»
— Извините, — пробормотал старик.
— Ничего, ничего. Это часто бывает, если кто не привык.
Так. Все вино, которое он выпил в компании с кучером, вылилось в. море.
«Должно быть, подмешанное», — подумал Цван и в изнеможении свалился на дно шлюпки.
Лодка с повисшими на реях парусами покачивалась на якоре в нескольких метрах от берега.
Примостившись на дне лодки и голой ногой поглаживая обшивку борта, Сперанца дудела в тростниковую дудочку. Она глядела на отражения облаков и тени чаек, мелькавшие на воде, и все наигрывала один и тот же незатейливый мотив, но мысли ее были далеко: она рылась в воспоминаниях и старалась разгадать будущее.
Через несколько дней она уедет, покинет тетю Марту и дядю Тони, с которыми жила вот уже шесть лет, и вернется в долину, к деду и бабке, родителям отца.
Никто ее к этому не принуждал, но девочка чувствовала на себе своего рода ответственность.
Она должна была вернуться!
Ее лицо, обрамленное прядями спутанных волос, падавших, как водоросли, ей на плечи, казалось особенно удлиненным и худым на темном фоне сетей, лежавших ворохом у нее под головой.
