Сперанца в черном платке шла за гробом и думала:
«Бабушка, бабушка… Как раз сейчас я не могу плакать… Когда убили дедушку Цвана, я все глаза выплакала. Но сейчас не могу. У меня такое чувство, как будто ты умерла уже давно… Когда я девочкой рассталась с тобой, уезжая из дому, ты стояла как раз здесь, на этом повороте дамбы, и все смотрела мне вслед, а я оборачивалась и махала тебе рукой. Вернувшись, я тебя уже не нашла… Ты уже отправилась в странный, нелепый мир, куда никто не мог проникнуть за тобой, и тогда я оплакала тебя. А теперь не могу: теперь это было бы все равно, что плакать по умершему много лет назад».
Дон Терцо громко тянул литании, останавливаясь на полуслове у каждой лужи, чтобы примериться и неуклюже прыгнуть через нее, обрызгивая грязью соседей.
Отелло, рискуя свернуть себе шею, на ходу всматривался в хвост процессии и, наклонясь к парнишке, который шел рядом с ним, шептал:
— Ты лучше меня видишь, посмотри-ка, кто там последний…
Парнишка оглядывался, изо всех сил вытягивая шею, с тем единственным результатом, что задние наступали ему на ноги.
— Не видно
— А интересно было бы знать, — усмехаясь с таинственным видом заметил Отелло. — Мой дедушка всегда говорил: «Обрати внимание, что на похоронах и в любой процессии позади всех идет или хромой, или завзятая шлюха». На первый взгляд это кажется выдумкой, верно? А на самом деле так оно и есть. Я уже проверял!
Затем Отелло присоединился к Дону Терцо и, казалось, всецело сосредоточился на литаниях, но парнишка, снедаемый любопытством, замедлил шаг, отстал и дождался последних.
Скоро он бегом нагнал Отелло и с огорчением объявил:
— В хвосте идет Рика.
— Кто это? — подняв брови, спросил Отелло, стараясь, видимо, вспомнить женщину, носившую это имя.
— Старуха Банти. Та, что живет возле тополей… Такая маленькая, горбатая. Она всякие травы знает и заговаривает от болезней… Ей лет сто будет, не меньше… Но она вовсе не хромая!
Парнишка с беспокойством смотрел на Отелло, думая о предложенной им альтернативе.
Отелло вздохнул, но ничего не сказал, только возвел глаза к небу с таким выражением, словно хотел сказать: «Смотри-ка! Кто бы мог подумать?»
Парнишка еще ближе придвинулся к нему и прошептал:
— Но она честная женщина… Это все говорят в долине. И всегда говорили.
Он попрежнему беспокойно смотрел на Отелло в ожидании объяснения.
— Сто лет… — сказал, наконец, Отелло. — Сто лет — срок немалый… Многие пороки со временем пропадают и многие вещи забываются… Что тут говорить!
