–
Я хочу, чтобы
ты это
повторил, –
сказал он. – Несколько
раз.
Я
послушался.
–
А король-то
голый, а
король-то
голый, а
король-то голый.
–
Превосходное
выступление,
– сказал он, –
неподражаемо,
просто
шедевр.
Он
даже хлопнул
несколько
раз
одобрительно
в ладоши. Я не
понимал, что
от меня
требовалось.
Я чувствовал
себя Алисой в
Стране Чудес.
–
Ты должен
повторять
это, так же
громко и
убедительно,
как сейчас, –
сказал он, –
всякий раз,
когда кто-то
доброжелательно
отзывается о
так
называемом
современном
искусстве.
–
Ладно, –
сказал я.
–
Оно – дело
жуликов,
психов и
дегенератов,
– продолжал
он, – и то, что
многие
теперь
принимают его
всерьез, служит
для меня
доказательством,
что весь мир сошел
с ума. Ты
согласен со
мной?
–
Конечно,
конечно, –
сказал я.
–
Вот и
Муссолини
того же
мнения. Ты
ведь тоже преклоняешься
перед
Муссолини?
–
Так точно, –
сказал я.
–
Знаешь, что
Муссолини сделал
бы в первую
очередь, если
бы пришел к
власти в этой
стране?
–
Никак нет, –
сказал я.
–
Сжег бы музей
современного
искусства и
запретил
слово
«демократия».
А потом нашел
бы слова,
которые правдиво
описывают
нас всех, в
прошлом и
настоящем, и
заставил бы
нас признать
эту правду о
себе. А потом приказал
бы увеличить
производительность.
Или честная работа,
или касторка!
Год
спустя я
наконец
решился
спросить его,
в чем же
заключается
правда о
жителях Соединенных
Штатов, и он
ответил:
–
Испорченные
детки,
которым не
хватает
точных и понятных
приказов от
сурового, но
справедливого
отца.
* * *
–
На рисунках
все должно
быть так, как
на самом деле,
– сказал он.
–
Так точно, –
сказал я.
Он
указал в
сторону
модели
клипера,
маячившей на
каминной полке
где-то в
неясной дали.
–
Это, друг мой,
«Повелитель
морей»,
который на одних
парусах мог
идти быстрее,
чем большинство
современных
грузовых
судов[51]! Вот
так вот!
–
Так точно, –
сказал я.
–
И когда ты
изобразишь
его на той
чудесной картине,
на которой
будет
нарисована
моя мастерская,
я буду проверять
это
изображение
с лупой. И на
какую бы снасть
в такелаже я
ни указал
пальцем, ты
должен
будешь сказать
мне, как она
называется и
для чего
предназначена.
–
Так точно, –
сказал я.
–
Пабло
Пикассо на
такое не
способен.
–
Никак нет, –
сказал я.
Он
снял со
стойки
винтовку,
«Спрингфилд»
под патрон 1906
года,
состоявшую
тогда на
вооружении в
пехотных
войсках США.
Там же висела
и винтовка
«Энфилд», состоявшая
на
вооружении в
пехотных
войсках
Великобритании
– наподобие
той, из
которой его,
вероятнее
всего, и
застрелили.
