— Вот же хлеба! — живо воскликнул москвич.
Машина остановилась. Высокий гость поспешно вышел из нее, быстро зашагал к пшеничному полю.
Директор совхоза нагнал его, заговорил торопливо, словно боялся, что не успеет всего высказать:
— Это не самая лучшая у нас… Есть и погуще.
Москвич остановился у кромки пшеничного поля, обеими руками обхватил стебли пшеницы, свел их вместе. Крупные колосья сразу ощетинились, словно бы обиделись на такую бесцеремонность.
Секретарь обкома и другие товарищи, вышедшие из второй машины, молча любовались гордо стоящей пшеницей.
— А теперь, Григорий Федорович, — повернулся москвич к директору совхоза, — рассказывайте… — Он отпустил пшеничные стебли, они разомкнулись и, плавно покачиваясь, быстро успокоились. — Расскажите, почему при общем бедствии в области с урожаями здесь выросла отличная пшеница? Выкладывайте все секреты, — улыбнулся он.
Григорий Федорович смутился, ответил не сразу. Сначала провел широкой ладонью по бритой голове, наконец заговорил:
— У нас агроном достаточно опытный… Все же двадцать лет в совхозе, в одном хозяйстве. Поля он хорошо изучил, самые надежные приемы применяет. В нашем хозяйстве урожаи всегда повыше, чем у соседей…
— Нет, нет, вы не просто об урожаях вообще, — перебил его москвич. — На других ваших полях, которые вы сами нам показывали, тоже не очень-то густо намолачивают — центнеров по десять, не больше. А здесь сколько будет?
— Мы определили по двадцать одному центнеру с гектара.
— Вот видите! В чем же секрет? Почему не на всех полях так?
Григорий Федорович как-то виновато посмотрел на секретаря обкома, опять заговорил об опытности их агрономов. По всему было видно, что ему не хочется выдавать какой-то важный секрет, потому он и мнется, уходит от прямого ответа.
Но москвич все точнее и конкретнее ставит вопросы. И наконец задает такой, на который ответить общими словами, как это делал Григорий Федорович до сих пор, нельзя. Он спросил:
— Что на этом поле сеяли в прошлом году?
Григорий Федорович смущен совершенно. Глаза его смотрят в сторону, на лесную полосу. Он снова погладил ладонью свою бритую, коричневую от загара голову и наконец сокрушенно произнес:
— Неудобно говорить, но здесь был чистый пар. Нынче по чистому пару пшеницу сеяли…
— Что ж тут неудобного? — усмехнулся москвич.
— Так фактически чистые-то пары в нашей области запрещены. — Григорий Федорович глянул на секретаря обкома.
— Как и в других областях Сибири, у нас направление на пропашную систему земледелия, — ответил секретарь обкома. — Ставка на занятые пары…
