— Ты забыла слова, которые совсем недавно шептала мне там, в Ростове, — всё более накаляясь, выпалил я. — Ты шептала мне на ухо, что чиста, как голубь! А ты, оказывается, просто змея.
— Да, я змея. — Она, кажется, решила всласть поиздеваться надо мной. — Но неужели ты и впрямь думаешь, что мне было хорошо с этим Лукой точно так же, как с тобой? Ведь он взял меня силой.
— Я не хочу этого знать, бесстыжая тварь! — взревел я и с размаху ударил её ладонью по щеке.
Она безропотно перенесла мой удар. Посмотрев на меня как на злого ребёнка, она тихо сказала:
— Спасибо тебе, Дима. Бей меня, казни, ну, ударь ещё раз... Ты хочешь знать, почему я отдалась ему? — помолчав, спросила Люба. — Причина только одна: я спасала тебя. Ведь Лука мог тебя убить. Он так и сказал мне: «Или ложись со мной, или я прикончу твоего хахаля». А ты спал так крепко. Что же мне оставалось делать? Да ты не переживай, меня от этого не убудет. Всё равно я никогда не буду с другими такой, как с тобой.
В её объяснении была своя земная и грешная логика, а я всё ещё сомневался в правдивости её слов. Долго ли ей было соврать, чтобы хоть как-то оправдать свой поступок?
— Ну прости меня, Дима, прости. — Она прильнула ко мне, и я ощутил её слёзы на своей щеке.
Во мне боролись противоречивые чувства: душила злоба и в то же время эту злобу пыталось перебороть чувство любви и нежности к этой непутёвой, распутной женщине.
Видимо, чувствуя моё состояние, Люба принялась излагать мне свои житейские истины:
— Послушай, Дима. Ты согласен, что сама природа наделила нас желаниями, которые часто непреодолимы? И стоит ли противиться тому, что естественно?
— Ты лучше скажи, — не сдавался я, — ты лучше скажи, если ты отдалась ему не по своей воле, а лишь подчиняясь грубой силе, почему ты так стонала? Выходит, тебе было приятно?
— Дурачок ты, Дима. Ты бы посмотрел, что у него висит между ног. Он же чистый жеребец. Па моём месте ты бы не стонал, а визжал как резаный.
Эти слова уязвили мою мужскую гордость, и Люба, похоже, сразу же распознала мои мысли.
— Да ты не завидуй, Дима, тебя тоже природа не обделила... Скажи, — уже игриво продолжала она, — ты читал Апулея[7]? Ну, помнишь: «В те дни, когда в садах Лицея я безмятежно процветал, читал охотно Апулея, а Цицерона не читал»?
— Ну и что? — уставился на неё я.
— Уверена, что ты тоже «читал охотно Апулея» и, наверное, с восторгом. Все в нашем возрасте читают Апулея, только иные притворяются, что это мерзкое чтиво. А я много раз перечитывала, особенно одну новеллу.
