Голос Амансульты, и без того ледяной, преисполнился презрения:
– Но он обращался со мной как с самой обыкновенной простолюдинкой, Сиф. Для начала он приказал поместить меня в тесную келью без окон, в Латеранском дворце много укромных мест. В келье не было ничего, кроме лампадки под распятием, но и лампадка чуть-чуть теплилась. Я села в углу на каменный пол, мне стало зябко и холодно. Потом я встала и ходила по келье, два шага в одну сторону и два шага в другую. Никто не имеет права так обращаться с представительницей столь древнего рода, как мой. Я думаю, Сиф, сознание нунция было затемнено слухами о богатом золоте, добытом из тайников Торквата. Конечно, нунций так и не понял, что рыба, уловленная в пруду, ничего не значит перед умением ловить рыбу. Помнишь, Сиф, как я испугалась, когда впервые дошла до истины?
Ганелон напрягся.
Амансульта испугалась?
Чего она могла испугаться? До какой истины она дошла?
Как истина может испугать честного и уверенного в себе человека?
Вот старик Сиф обманул Ганелона. Это так. Это случилось. Старик Сиф выслушивал требования и угрозы, а сам подбрасывал в кипящий горшок сухую траву, пары которой вызывают странные видения и упадок здоровья. Старик Сиф не хотел, чтобы я ушел из подвала со старинной книгой в руках.
Ганелон вспомнил двуликого человека, изображенного на одной из многих страниц книги. Как его называли? Ну да, большой герметический Андрогин, попирающий материю, чреватую четырьмя элементами космоустроения. Ганелон хорошо запомнил это определение и сейчас усмехнулся про себя: разве не отвергает подобное знание простых человеческих радостей? И подумал: я все-таки нашел одну из тайных книг Торквата, я держал ее в руках. Теперь Амансульта и старик Сиф, прозванный Истязателем, конечно, убьют меня. Странно, но это успокоило Ганелона, и он вновь обратился в слух.
– Я считала, что апостолик строг, что он всегда облачен в парчу, шитую золотыми крестиками, что всегда на его голове тиара. Я считала, что он всегда безмерно строг, ведь судила о нем только по его известным поступкам и буллам. Помнишь, как однажды в Риме появилось много сицилийцев и северян с выколотыми глазами и отрезанными ушами? Этих людей приказал согнать в Рим папа, чтобы все римляне убедились, что германцы, не желающие признавать себя вассалами папы, жестоки и бесчеловечны. Пригнав несчастных сицилийцев и северян, он всех убедил в жестокости германцев, но я не уверена, Сиф, я смущена, я боюсь, что отнюдь не все и даже не многие из этих слепцов с отрезанными ушами стали слепцами по вине германцев. Но сам папа прост. Он задумчив, он внимателен и прост. Он носит простое облачение, прислушивается к разумным голосам и называет себя ничтожнейшим из ничтожных.
