– Пойдешь как есть? А штиблеты? – прервал его Шонар, которому явно доставляло удовольствие смущать приятеля.
Марсель ушел из дому в неописуемом волнении. Через два часа он вернулся с воротничком в руках.
– Вот все, что мне удалось раздобыть,– жалобно сказал он.
– Стоило бегать за такой безделицей! – съязвил Шонар.– Бумаги у нас хватит хоть на дюжину воротничков.
– Но, черт возьми, должны же у нас быть какие-нибудь вещи! – вскричал Марсель, хватаясь за голову.
И он принялся тщательно обыскивать все закоулки обеих комнат.
Час спустя у него получился следующий наряд: клетчатые брюки, серая шляпа, красный галстук, одна перчатка, некогда бывшая белой, одна черная перчатка.
– При желании можно и другую перчатку выкрасить в черное,– заметил Шонар.– Но в таком костюме ты будешь напоминать солнечный спектр. Впрочем, ты ведь живописец, колорист…
Тем временем Марсель примерял штиблеты. Проклятие! Оказалось, что оба они на одну ногу.
Тут художник, уж совсем было отчаявшийся, заметил в углу старый сапог, служивший им помойным ведром, и схватил его.
– Как у клоуна! – бросил его насмешливый сожитель.– Один тупой, другой остроносый.
– Никто не заметит. Я их начищу ваксой.
– Идея! Теперь недостает только черного фрака.
– Да, за фрак я готов отдать полжизни! И правую руку в придачу,– воскликнул Марсель, кусая себе пальцы.
Тут кто-то постучался в дверь. Марсель отворил.
– Здесь живет господин Шонар? – спросил с порога незнакомец.
– Это я,– ответил живописец и пригласил посетителя войти.
– Сударь,– начал неизвестный, человек с внушающей доверие физиономией, типичный провинциал,– мой кузен очень хвалил мне вас как отличного портретиста. Сейчас я собираюсь ехать в колонии, куда меня направляют по делам нантские сахарозаводчики, и хотел бы оставить семье на память свой портрет. Вот почему я и пришел к вам.
– О, благое провидение! – прошептал Шонар.– Марсель, подай стул, чтобы господин…
– Бланшерон,– подсказал посетитель. – Бланшерон из Нанта, уполномоченный сахарозаводчиков, бывший мэр города В., капитан национальной гвардии и автор брошюры по вопросу сахароварения.
– Я чрезвычайно польщен, что ваш выбор пал на меня,– сказал художник, раскланиваясь перед уполномоченным сахарозаводчиков.– Какого рода портрет вы желаете?
– Миниатюру. Вот в таком духе,– продолжал господин Бланшерон, указывая на большой портрет, писаный маслом.
Уполномоченный, как и многие другие, всё, кроме стенных фресок, считал миниатюрой. Середины для таких людей не существует.
