— В направлении к Вешкам? — спросил упавшим голосом Варфоломеев и, получив утвердительный ответ, подал соответствующую команду.
Превозмогая усталость, взвод, высоко выбрасывая ногу, сделал шаг, второй, третий… выйдя на шоссе, повернул к деревне, где стояла рота, и начал отбивать ногу по гладкому, накатанному, как стекло, асфальту. Похлебкин шел по обочине, чуть позади взвода. За ним следовал, еще не понимая, как вести себя, Буров, за спиной которого слышалось глухое разнобойное цоканье копыт похлебкинской свиты.
Прошли метров двести.
Похлебкин двигался, плотно сжав губы, отчего они сделались бескровными и тонкими, как ниточки.
Приотстав, он поравнялся с политруком и сказал, довольный тем, что видит:
— Ничего! Не разучились еще ходить. — И назидательно подчеркнул: — Подчиненные любят, когда с них спрашивают, и походят на военнослужащих при условии, если их держат в руках. Не будет этого, не будет и армии. Будут вооруженные толпы.
Буров молчал, а смолкнувший Похлебкин смотрел на легковую машину, которая мчалась со стороны Пскова на Лугу. Обдав взвод, а потом и Похлебкина с Буровым струей еще не согревшегося после грозы воздуха, она быстро удалялась по шоссе. Провожая ее взглядом, комбат обратил внимание на женщин, сидевших среди узлов и чемоданов.
— Бегут. Спасают свои драгоценные шкуры, — зло сказал он. — А кому они нужны? — И вдруг заговорил о семьях командиров батальона, оставленных в Пскове: — Не опасно там им будет? Надо бы как-то вывезти. Мои могут в Ленинград уехать. У других тоже есть где-то родня.
Буров, не спуская больших черных глаз с марширующего через силу взвода, томительно слушал рассуждения Похлебкина о семьях. В конце концов получалось, что в майоре заговорила мимолетная слабость. В действительности же все правильно: в штабе полка сидят люди, которые знают, когда и что надо делать. К такому выводу комбат пришел не потому, что не знал обстановки, сложившейся за эти первые дни войны по всей границе, с севера до юга, а потому, что привык за время службы в армии к строгому соблюдению субординации во всем и не представлял, как можно браться за то, что положено делать не ему. Надежду, что с семьями все утрясется, давало и другое. Ему казалось: вот — да об этом писали и в газетах — развернутся наши полевые части, подойдут из глубокого тыла резервы, до конца отмобилизуют армию, и тогда гитлеровцев остановят где-нибудь между старой и новой границами, а потом нанесут по ним мощный удар и погонят их восвояси…
