– Ты совсем свихнулся!
– Чего?
– Но, Родё, из неотложки сообщат в полицию, а там узнают, где его так отделали. И полиция живо до тебя доберется! Твоя жена заявила им, что сдала комнату иностранцу, чтобы на заработанные деньги поменять линолеум в кухне!
– А ты, – улыбаясь, подхватила моя мать, – избиваешь смертным боем невинного, словно новорожденное дитя, парня, потому что тебе привиделось, будто он бабник!
Мне решительно становилось не по себе.
– Азра, в этом нет ничего смешного!
– Да нет, очень смешно! Парень приезжает на Олимпийские игры, преспокойно снимает комнату… а его избивааают!
– Это недоразумение!
– Это-то и забавно!
– А если его теперь посадят на два года, ты по-прежнему будешь считать, что это смешно? – возразил отец.
– Нет! – воскликнул я, разражаясь рыданиями. – Он не виноват! Что бы ты сказал, если бы, придя домой, обнаружил какого-то типа, пользующегося твоими зубочистками?
Я выскочил из квартиры и, усевшись на лестнице, расплакался.
После разговора отца с Родё, накануне открытия Олимпийских игр, крупными хлопьями пошел снег. Ветру не удавалось пригнуть тополиные ветки, и он совсем взбесился. Блоки, на которых крепились веревки для сушки белья, скрипели, и мне становилось совсем тошно.
Было ли тому причиной мое беспокойство за Родё, которого, по словам отца, вот-вот должны арестовать, но в какой-то момент мне показалось, что мой мир рухнул. В тот же миг со стороны военного госпиталя показался «тристач»[16], синий полицейский фургон. Я сразу перестал плакать и со всех ног бросился обратно в квартиру. Еще оставалось время, чтобы спрятать Родё в подвале.
Отец замер, обхватив голову обеими руками.
– Так что… – спросила мать, – как мы поступим?
– А если мы его спрячем…
– И речи быть не может!
– Но почему?
– Прятать преступника – это правонарушение.
«Ладно, – подумал я. – Придется действовать мне».
– Лучше всего, – предложил я, – чтобы он сам пошел и сдался полиции. Пока они за ним не приехали!
– По-твоему, дружочек, это могло бы стать смягчающим обстоятельством? – спросил Родё.
– Да! Непременно!
– Мировая скорбь, видишь, какой я осел! Ты ничему хорошему от меня не научишься.
Одному Богу известно, как мне в голову вдруг пришла мысль.
– Я провожу тебя в участок, – предложил я, внимательно следя через окно за приближением мигалки.
– Вот молодец! Браво! Способности моего сына анализировать!.. – обрадованно воскликнул отец.
– Я готов. Вы не станете на меня сердиться, а? Ну что, небесные очи, вперед?
