Лео же свернулся на земле калачиком, теперь он мог поспать. Прежде чем забыться, юноша подумал: «Пока она довольна, а дальше… дальше…»
Но его веки сомкнулись, и мысль потонула в багровом мареве.
VI
Христоф выспался: впервые со злополучного дня в церкви не грезилась ему рожа почтмейстера. Это было хорошо; но ещё лучше было, что именно в этот день свершится желанная месть. Он оденет выходной костюм, когда понесёт свинье подарок, и город запомнит его.
Сквозь окошко улыбалось ясное небо, и старый цветовод улыбнулся ему в ответ. Катерина с сестрицами, наверно, заждалась; что ж, он долго томил их в неволе. Пусть сегодня делают то, для чего предназначила их чья-то злая воля: хватают, сжимают, царапают, рвут.
Садовник одел робу и распахнул дверь, — но не смог ступить дальше порога.
Бескрайнее море плескалось в его саду, телесно-белое море. Цветы сгинули в его волнах, а те уже подкатывали к крыльцу, и земля раздавалась, выпуская новые и новые ростки, которые увеличивались на глазах, сжимались в кулаки и сучили пальцами. Они хватали друга за запястья, раздирали ногтями ладони. Они приветствовали Христофа, как люд привечает бургомистра на ярмарке, и так же жаждали веселья и праздника.
Но садовник побежал — прочь, туда, где в сарайчике стояла коса. Он почти чувствовал её в руках, видел, как сверкает на солнце наточенное лезвие, как рассекает она воздух и мясо.
Его схватили за ногу. Он вырвался и побежал дальше, но через несколько футов было уже не пройти: море подступало. Старик рванулся влево, вправо — окружён. Он бросился напролом, к воротам, сокрушая сапогами тонкие кости. Ноги несли его, пока могли…
Он упал у самых ворот. Плоть Христофа растаскивали по клочку, но до последнего издыхания он смотрел за решётку. Там, выступая из полуденной тени, приникло к прутьям перекошенное лицо доброго почтмейстера, который пришёл извиниться.
* * *
…Вот уже и лес близко.
Загорится в чаще костёр, отгоняя чьи-то тени. Будут прыгать в волосы весёлые искры — успевай отгонять! Сколько тьмы будет — а отступит она, отхлынет, когда встанет на пути её огненный цветок…
Это будет, будет. Но отец и дочь не распрощались ещё с солнцем, заходящим солнцем лета. Они идут рука об руку, под сонное шуршание листвы.
У крестьянина восемь детей, и всех прокормить он не может. Бог видит, младшенькая умишком прочих не хуже. Но хворая она и недолго протянет… Недолго — видит Бог, видит Бог…
— Стой, — говорит отец. Нелегко ему вынести этот зелёный взгляд. Нет, неоткуда ей знать, это отблески дня играют на её щеках.
