Леди Инауслэд - Роберт Мюррей Гилкрист

Платаны и березы обступили трактир и, все еще зеленея, склонялись над заросшими дорогами. Петлю дерна у стен усыпал белый сердечник, в сырых лощинах источали солнечный свет калужницы. Дрозды пели — громко, но невесело, как стали бы петь о разоренном гнезде. Даже с кузнечиками что-то стряслось: никогда еще не стрекотали они так жалобно.

Доска, зеленая, с позолоченной фигурой быка, висела на двух столбах, чуть покачиваясь от вздохов ветра. Медный колокольчик на покосившемся шесте покрыла плесень, вместо язычка была ржавая цепочка. Он звенел в давние времена, когда множество гостей садилось в седло, воспользовавшись ступенькой с ним рядом.

Что до трактира, он был огромным и утопал в тени высоких деревьев. Вокруг — на многие мили — тянулся старый Гардомвуд, древний лес с полянами и чащобами, ручейками и озерами, с увитыми мглой полянами, где кострища с треножниками, котлы, как у ведьм, шатры и ленты синего дыма рассказывали об углежогах и их бродяжьей доле.

«Золотой Бык» и его зачарованные окрестности напомнили мне увядающую Аркадию, чьи пастухи и пастушки предчувствовали конец лета. Это печалило, но я попал в сети меланхолии и пока не мог выбраться. Сгустились сумерки. Окончив прогулку, я возвратился в трактир. В гостиной стоял величественный кабинетный рояль. Он был расстроен, с голосом резким и жалобным, каким часто обладают старинные вещи. Я сыграл несколько баллад о Робин Гуде: о разбойнике и Малыше Джоне, о епископе Герфорда и сладком избавлении Робина. Вошла хозяйка с большим ноттингемским кувшином, полным белой сирени. Опустила его на железную подставку для дров и замерла, положив руку на спинку стула, слушая музыку. Я остановился. Она горько вздохнула. Я поднялся из-за рояля, уступая ей место. Эта женщина сгорбилась под тяжестью лет. Плечи ее опустились, лицо избороздили морщины, но большие серые глаза были ясными, а улыбка нежной и печальной.

— Благодарю вас, сэр, — сказала она. — Меня привлекла музыка. Никто не играл здесь с прошлого лета, когда у нас гостил лорд Джейк Инауслэд. Он любил сонаты и фуги, вещи почтенные, но не всегда радующие слух. Сыграйте мелодию, которую я смогу подхватить, которая западет мне в душу.

— Вы музицируете? — спросил я, отчасти надеясь услышать мотив, который нравился ей в юности.

— Нет. Не умею. Я была простой кладовщицей в аббатстве Мелбрук, и никто меня этому не учил.